«Привычка свыше нам дана: Замена счастию она» — мы используем этот пушкинский афоризм, когда шутим над своими пристрастиями, не всегда хорошими и полезными. И ссылаемся на «Евгения Онегина». Но, боюсь, не помним ни в связи с чем прозвучали, ни о чем говорили эти слова.
А в них — итог истории четы Лариных, родителей Татьяны и Ольги.
Отставной военный, в чине бригадира (а это что-то вроде полковника или генерал-майора), прибыл в Москву и подобрал себе на «ярмарке невест» молодую, «скроенную по моде» и себе «к лицу» супругу. Которую и увез от соблазнов света — «В свою деревню, где она Рвалась и плакала сначала, С супругом чуть не развелась; Потом хозяйством занялась, Привыкла и довольна стала». Словом, «стерпелось-слюбилось».
Что же помогло тихому семейному счастью? Во-первых, бригадирша научилась «супругом самодержавно управлять», получив некоторую свободу. Во-вторых, не только «езжала по работам» и вела хозяйство, время от времени выпуская пар: служанок била, осердясь, да брила лбы мужикам, отправляя в солдаты. Но и позволяла себе и маленькие человеческие радости — вроде бани по субботам и других деревенских удовольствий. В-третьих, она, как могла, сохраняла аристократизм: звала Акульку Селиной, говорила в нос и носила очень узкий корсет. Все это со временем «перевелось»: уютный теплый халат, шлафор, и помещичий чепец оказались удобнее бальных нарядов, деревенский быт вошел в привычку.
И вот — вердикт: Привычка свыше нам дана: Замена счастию она
Говоря так, Пушкин цитирует французского писателя-романтика Шатобриана, его повесть «Рене, или Следствия страстей», где есть слова: Si j’avais la folie de croire encore au bonheur, je le chercherais dans l’habitude — «Если бы я еще имел глупость верить в счастье, я искал бы его в привычке», так это звучит в переводе.
Так что Пушкин говорил о тихом семейном счастье взамен безумных страстей. А не о наших сомнительных привычках.