Гениальный кинорежиссёр Стэнли Кубрик открывает свой фильм «Космическая Одиссея: 2001» под величественное начало симфонической поэмы Рихарда Штрауса «Так говорил Заратустра». Сцена, где обезьяна превращает кость животного в оружие, настолько запоминающаяся, что видевшему этот фильм человеку непросто воспринимать поэму Штрауса в отрыве от контекста киноленты. Про космос, однако, немецкий композитор не писал.
Последний романтик — Штраус — был убеждён, что после Вагнера будущее связанно с программной музыкой, то есть той, которая о повествует о чём-то конкретном. Когда композитору было немногим за двадцать, философ Фридрих Ницше публикует свой знаменитый роман «Так говорил Заратустра». От Ницше Европа уже знала, что Бог умер, а теперь знакомилась со сверхчеловеком. Для этого колосса не было преград, его не сковывали комфорт, любовь и религия, а надзвёздные просторы были ему по плечу.
Текст философского трактата Штраус находил мелодичным. Занятно, что и Ницше называл свою работу симфонией, а в юности вовсе хотел стать композитором. Симфоническую поэму «Так говорил Заратустра» из девяти частей Штраус написал ещё при жизни философа. Премьера прозвучала в 1886 году во Франкфурте-на-Майне. Это был триумф. «Я не менее интересен, чем Наполеон или Александр Македонский», — писал молодой композитор отцу. Вот так нескромно Штраус причислил себя к тем, кого Ницше признавал сверхлюдьми.
Впрочем, поэма Штрауса — это произведение по мотивам, а не прямое переложение идей Ницше. Взмывающую, словно ракета, мощную интонацию из начала произведения мы уже не встречаем в финале.
Тут мнение знатоков разделяется: для одних Заратустра Штрауса избавился от всего земного, другие же слышат надломленность и нерешительность, которые не слишком гармонично сочетаются с отметающим сострадание сверхчеловеком.
Космос — мечта о преодолении. Не только гравитации, но и человеческих пороков и несовершенства. Но что делать человеку в холодном и бездушном космосе без любви? Об этом нам говорит другой научно-фантастический фильм — «Интерстеллар» режиссёра Кристофера Нолана. Пусть там и не звучит музыка Рихарда Штрауса, но картина однозначно вступает в полемику с композитором и вдохновившим его философом.