Фильм Михаила Швейцера «Маленькие трагедии», вышедший на телеэкран в 1979 году, заслуживает внимания уже тем, что все пушкинские пьесы цикла оказываются частями единого целого со множеством смысловых связей — визуальных, текстовых, музыкальных. Музыкальных потому, что саундтрек был поручен Альфреду Шнитке, и тот подошел к вопросу не только как сочинитель, но и как музыкальный режиссёр, соединивший свою собственную музыку с авторскими аранжировками и умело расставленными цитатами из великих.
Вы помните, все истории предстают в фильме как творчество импровизатора-итальянца, лёгкий талант которого предстает антитезой стараниям бесплодного поэта Чарского, организовавшего все эти вечера поэзии. Однако по настоящему тему столкновения таланта и бездарности раскроет, конечно, история Моцарта и Сальери, блестяще выстроенная как Швейцером, так и Шнитке. Вот педантичный Сальери (Смоктуновский) предстает за клавесином, вымучивая какую-то намеренно нелепую пьесу с назойливыми повторами, которая буквально топчется на месте. «Музыку я разъял, как труп», — подсказывает нужные слова Пушкин. А вот Моцарт (Валерия Золотухина) напевающий озорную арию Папагено («Я самый ловкий птицелов») на репетиции своей новой оперы. Эдаким жизнелюбивым птицеловом, «гулякой праздным» герой впервые появляется на экране. Эта е мелодия будет сопровождать его уход, когда он расстанется с соперником, не осознавая, что это конец.
Ну, а между эти двумя точками располагаются главные события. Моцарт хочет узнать мнение Сальери относительно сочиняемой пьесы. И в голову пришли мне две, три мысли.Сегодня их я набросал. Это клавирная «Фантазия до минор». Именно она окончательно подтолкнет Сальери к совершению его плана. «Я избран, чтоб его остановить — не то, мы все погибли», — выдавливает из себя Сальери. А далее всё уже только вопрос времени. Фатальная сцена, как и положено, произойдет во время обеда в трактире, где ничего не подозревающий Моцарт начинает рассказывать другу историю своего «Реквиема», который тревожит его, не давая покоя. Но, такова натура героя, он легко сбивается с мрачных мыслей, и вот уже опять спешит проверить, подскакивая к клавесину, все ли гладко в его свеженаписанной опере. При этом каждое проявление таланта соперника оборачивается очередным мучением для Сальери, и когда непоправимое уже свершилось и яд выпит, он окажется перед главным для себя вопросом: «Но ужель он прав, и я не гений?» — «Неправда», — возопьет он и попытается проверить сомнения на деле. И что же? Из-под его пальцев, вонзненных в инструмент, вырвется только глухой стук, шуршанье пустых клавиш. Музыки нет, завистник убил самого себя, даже то немногое, что имелось.
«Я стараюсь не просто стилизовать, а предлагать свое образное слышание музыки прошлого», — говорил о своей работе Шнитке. Вряд ли к этому можно что-то добавить.
Моцарт и Сальери, Маленькие трагедии, Михаил Швейцер, 1979 год.