Фильм «Ностальгия» Андрея Тарковского поднимает тему внутреннего разлада человека с собой, когда он оказывается вырванным из привычных ориентиров, лишенным тепла домашнего очага. «Я хотел рассказать о русской ностальгии, том особом и специфическом состоянии души, которое возникает у нас, русских, вдали от Родины», — отмечал Тарковский, находя это явление чем-то большим, чем просто тоска. «Вы, русские, уезжаете не в другую страну, а на другую планету», — говорит в фильме переводчица Эуджения писателю Андрею Горчакову, приехавшему в Италию для изучения биографии эмигранта 18 века, крепостного композитора Павла Сосновского — биографии, которая послужит отправной точкой для внутренних поисков и биографа (героя Олега Янковского) и, как выяснится потом, режиссёра Тарковского, который снимает фильм практически о себе. Поэтому в картине сразу заявлены два мира, где вынужден существовать эмигрант. Они узнаваемы уже с титров по сопровождающей их мелодии. Вот звучит русский напев «Ой, кумушки, кумитеся», который постепенно заглушают звуки вердиевского Реквиема «Libera animas omnium fidelium defunctorum». В конце картины эта идея одновременного существования ностальгирующего человека в двух мирах получит и визуальное выражение, когда русский пейзаж окажется помещенным в стены полуразрушенного тосканского аббатства Сан Гальгано.
Герой Янковского не просто находится в духовной и физической «ссылке». Изоляция обостряет его внутренние противоречия, он подавлен апокалипсическими настроениями, жаждя найти избавление в состоянии душевной растраты. «Меркнет зрение — сила моя, Два незримых алмазных копья; Глохнет слух, полный давнего грома И дыхания отчего дома…» — читает ему Арсения Тарковского Эуджения, угадывая состояние его души. Чтобы найти избавление, Горчаков приходит к местному юродивому, Доменико, имеющему свой способ спасения человечества. «Люди должны вернуться к единству», — вот теория Доменико. Он иллюстрирует ее словами, что одна капля плюс еще одна — это одна большая капля, а не две маленькие. А еще Одой к Радости Бетховена, звучащей под сводами его убогого жилища с облупленными стенами. Тот же финал Девятой симфонии прозвучит в фильме второй раз, когда Доменико, решив умереть за человечество, будет проповедовать в центре Рима, взгромоздившись на круп конной статуи Марка Аврелия. Его жертвенное самосожжение должно произойти при звуках Бетховена. Но только магнитофон заработает с опозданием, и все задуманное превратится в жалкий фарс. Сумасшедший старик уйдёт из жизни нелепо и бессмысленно.
Исправить ошибку итальянца режиссёр поручит русскому человеку, Горчакову, который сумеет пронести свою свечу служения до конца: до края бассейна и до края своего жизненного пути. Я свеча, я сгорел на пиру. Соберите мой воск поутру… — все это под звуки «Реквиема» Верди (Lux perpetua), на который опять, как в начале, наложится голос деревенской старухи.
Ностальгия, Андрей Тарковский, 1983 год.