Православный крестик
Выпуск 1
В соответствии с требованиями РАО нельзя ставить на паузу и перематывать записи программ.
«Незримая луна к изголовью крадётся — нежно, тихо… деревья в окна нашёптывают, что именно — не знаю, но кажется, хорошее что-то…», — какой удивительный узор из неясных бликов, умиротворения и ласкающей тайны. Трудно поверить, что начертал его тот, кто препарировал Русь поддонную, без лакировки и лубка. Кто в истории народной увидел трагедию и поднял её до шекспировских высот. Кто заглянул в такие уголки человеческой души, куда и заглядывать-то страшно. Модест Петрович Мусоргский, для современников — аутсайдер, для потомков — пророк.
Он намного опередил своё время, порвал шаблоны и задал стандарты новой красоты. И что за это услышал от журналистов и друзей? Идиот и неуч. Действительно, композитор не кончал консерваторий, учебников не читал. По заветам «Могучей кучки», он охранял свой талант. В результате — оценки современников и людей, которые когда-то были ему близкими друзьями: «Борис Годунов» — «пахучее вещество», цикл «Без солнца» — «музыка 11-й версты» (там находилась известная в городе клиника для душевнобольных), «Хованщина» — «ни кожи, ни рожи», «Сорочинская ярмарка» — «дрянь».
И вот уже трактир «Малый Ярославец» становится родным, а желание «проконьячиться» — неудержимым. У него нет своего дома, денег. Он не встретил «бабы с характером», типа Марфы или Шинкарки, которая твёрдой рукой повела бы его под венец. А про тех, кто встретился, никому не рассказывал. Даже «отцу родному», идеологу «Могучей кучки» Стасову. Мэтр назвал три любови подопечного, и главная — Надежда Опочинина. Их переписка не сохранилась, зато посвящённый ей романс «Ночь» — остался. Другого такого, сокровенного, у Мусоргского нет.
Как больше нет и щекастого крепыша, который купался в ледяных ключах и бегал по сугробам, раздевшись по пояс. А прогулки по лесу! Военное училище и детство в псковской глуши закалили и подготовили Модиньку к моционам по двадцать вёрст кряду! Но и это прошло. Осталась только музыка: горы исписанных нотных листов, и на многих, как путеводная звезда, едва различимый православный крестик. Его видел Римский-Корсаков, когда четверть века реанимировал творчество друга: дописывал, редактировал, инструментовал.Только в «Борисе…» он сократил 800 тактов! Зато сочинения изданы, их узнал мир. Мусоргский из аутсайдера превратился в пророка, и теперь мы знакомимся с партитурой его жизни — такой короткой (всего лишь 42 года), совсем не идеальной (он был таким, каким был), и такой трагической.
