Талант, упрямство и… расчёт

Художник всегда прав?

Вероятно…

Художник имеет право на собственное видение искусства?

Несомненно.

Критика губительна для творца, и обращать на неё внимание — пускать под откос собственный талант?

Не вполне…

Словом (в том числе критическим) можно убить, словом можно спасти, словом можно полки́ за собой повести. Вопрос в авторитете и качестве той самой критики.

Что в остатке?

Сущность каждого автора: внутренний эстетический и морально-этический ориентир, верность которому сродни вере в Бога. Если он есть, есть и уверенность в себе, и возможность выбирать собственный путь, невзирая на казуистику общественного мнения.

Пётр Ильич Чайковский. Первый фортепианный концерт.

Музыка невероятной энергетики, силы, таланта и мастерства, давно перешагнувшая все мыслимые и немыслимые историко-географические барьеры. Музыка, которая неизменно ассоциируется с Россией, русской душой, русской мыслью, русской верой. Да что там! Символ страны и точка. Только вот «символ» этот, как часто бывает, на родине не был в нужный момент оценён. Более того: болезненно для автора «в пух и прах» раскритикован. Именно поэтому премьера Концерта прошла не в России, а в Америке. Первыми Концерту рукоплескали жители не Москвы или Петербурга, а Бостона. На титульном листе партитуры стоит посвящение не русскому деятелю, а немцу Гансу фон Бюлову, который стал первым исполнителем Концерта.

Несправедливо?

Конечно. Но есть нюансы…

24 декабря 1874 года. Москва. Канун Рождества. Пётр Ильич Чайковский в приподнятом настроении собирается на ёлку у виолончелиста Карла Альбрехта, где должна присутствовать вся консерваторская профессура. Но до начала праздничных забав он в одном из учебных классов спешит повидать двух Николаев: профессора теории музыки, милейшего и интеллигентнейшего Николая Губерта и лучшего друга, наставника, советчика, помощника и коллегу, директора консерватории Николая Рубинштейна. Собственно, последний и есть главная цель визита: Чайковский торопится показать клавир своего Первого концерта для фортепиано. Нужно ли говорить, что композитор надеялся на благосклонный приём и — как результат — скорую премьеру? Посвящение же Концерта Рубинштейну на тот момент казалось очевидным. Но Чайковский не учёл два момента: Концерт не был завершён окончательно, а Рубинштейн любил «рубить с плеча».

Исход встречи: полный разгром со стороны Рубинштейна и запальчивое заявление Чайковского, что, мол, не изменю ни ноты. В общем и целом — скандал в благородном «семействе»: ни о какой праздничной «ёлке» речь уже не шла.

Эту историю мы знаем из письма Чайковского Надежде Филаретовне фон Мекк, отправленного спустя четыре года. Можно ли ему верить?

С осторожностью. Ряд жизненных обстоятельств мог заставить Петра Ильича сгустить краски.

Тогда возникает закономерный вопрос: быть может, Николай Рубинштейн не был так уж разъярён, как это описывает Чайковский? Зачем тогда Рубинштейн уже на московской премьере, состоявшейся меньше, чем через полтора месяца после Бостона, дирижировал Концертом?! Быть может, некоторая критика в адрес незаконченного и неоркестрованного произведения была справедлива, а Чайковский, завершавший партитуру уже после нерадостного Сочельника, таки учёл некоторые замечания Рубинштейна?

Возможно. Но есть и ещё одна деталь. Отвергнув в личной обиде Рубинштейна, Чайковский на титульном листе Концерта в строке «посвящение» выводит имя Сергея Танеева — своего ученика и первого исполнителя в Москве. Но и это имя, в итоге, зачёркнуто и переправлено на Ганса фон Бюлова.

Причина?

Банальный расчёт. «Право первой ночи», как сказал бы Бомарше. Кто первый — тот и прав. В смысле, кто провёл премьеру — тот и адресат посвящения.

Справедливо?

Не думаем!