Русские хроники. Ференц Лист — Николай I

Эту мелодию невозможно не узнать — знаменитый романс Алябьева «Соловей», но не оригинал, а парафраз Ференца Листа. Он написал его во время гастролей в России. Ни один европейский композитор не любил далёкую и холодную страну так, как Лист. И никто из европейских композиторов не был так сильно связан с Россией, как он. Три гастрольных турне в сороковые годы 19-го века. Звездного музыканта с триумфом встречают в Петербурге, Москве, Киеве, Одессе, Екатеринославе. В городе, названном в честь Екатерины, он даёт свой последний концерт. Как окажется, прощальный. К гастрольной деятельности пианист уже не вернется никогда, останутся лишь редкие выступления на публике. В Киеве встретит самую большую любовь всей жизни — Каролину Витгенштейн. Ну, а с Петербургом связана загадка, которую до сих пор не могут разгадать музыковеды.

Весна 1842-го года. Северную Пальмиру лихорадит. На первых полосах газет главная новость — в город приехал лучший пианист мира Ференц Лист. За месяц он даст 6 публичных концертов плюс уже расписанные по дням, почти что ежедневные выступления в артистических салонах. Первый вечер — в большом зале Дворянского собрания. Переполненный, он гудит в предвкушении чуда. Ведь музыкант выступает один — давать сольные концерты тогда ещё никто не отваживался. Без нот — наизусть играть было не принято. Ну, и наконец, господин артист отказывается от сцены! Для него в центе зала построили специальный помост.

И вот входит Лист. Вместо того, чтобы подняться по ступенькам, ловко вскакивает на возвышение, срывает с рук белые лайковые перчатки, эффектно бросает их на пол. Затем низко раскланивается на все четыре стороны и сразу же начинает играть.

Юный Владимир Стасов, будущий знаменитый критик, на следующий день напишет: «Мы были как влюбленные, как бешеные. Какая демоническая натура! Ничего подобного никто не слыхивал на своем веку». Но при всех восторгах, консервативная русская публика шокирована обликом звезды: его фрак весь увешан орденами, и даже на шее красуется увесистая награда от Папы Римского. Такое хвастовство неприлично демонстрировать в обществе! Но главная провокация — длинные волосы. Они почти до самых плеч. В России это запрещено законом как признак вольнодумства. От замечания не удержался даже Николай I во время личной аудиенции с музыкантом. На что гордый мадьяр ответил: «Отращивал волосы в Париже и только там их состригу, ежели захочу».

Этот конфликт имел продолжение. Александр Зилотти, ученик Ференца Листа, знаменитый пианист и дирижер, спустя несколько десятилетий рассказал историю, о подлинности которой спорят до сих пор. Во время одного из листовских концертов, когда ещё не стихли звуки музыки, Государь стал о чём-то беседовать со своими адъютантами, причём довольно громко. Тогда пианист снял руки с клавиатуры рояля и отодвинулся от инструмента.

— Почему вы прекратили играть? — спросил Николай I Листа.

— Когда говорит царь, остальные должны молчать, ваше величество, — вежливо, но с явной издёвкой ответил тот.

Государь дослушал концерт в молчании. Однако сразу после выступления к артисту подошел полицмейстер. Он передал ему высочайшее повеление покинуть пределы империи в 24 часа и более не приезжать. Правда это или вымысел? Музыковеды считают, что нет никаких оснований не доверять Зилотти. Эту историю он лично слышал от Листа. Так может, её придумал великий креативщик и шоумен Ференц Лист? Но зачем это нужно было делать, спустя аж сорок три года после самого события?

К тому же, не понятно, где и когда проходил этот концерт. Ведь все запланированные выступления в каждом из трёх турне состоялись. Это с одной стороны. А с другой, самодержец и музыкант были по разные стороны баррикады. Николай I жёстко подавил польское восстание (Польша в то время входила в состав Российской империи). А Лист, в свою очередь, поддерживал народ, который боролся за свою независимость. Он переводил деньги, писал статьи, давал концерты в Варшаве, которые потом стихийно переходили в протестные манифестации. «Тиран и деспот» Николай I не мог об этом не знать. Но, тем не менее, он не чинил никаких препятствий для въезда Ференца Листа и в Польшу, и в Россию. Хотя мог сделать это одним росчерком пера. Если б захотел.

Извечный вопрос — «а был ли мальчик?» — как всегда, остаётся без ответа.