Странствия Рихтера
5 августа 2012
В соответствии с требованиями РАО нельзя ставить на паузу и перематывать записи программ.
«Похвалы у меня всегда вызывают отрицательную реакцию, и я начинаю сразу искать, что плохо, где плохо…» — признавался Святослав Рихтер…
«Я — странник, — говорил Рихтер, — странствую по сонатам, экспромтам. Из одного века в другой. От Баха… опять к Баху. Для человека на земле главная тема — уметь странствовать. Он здесь странник, ощупью ищет Обетованную Землю. Когда ему светит звезда — он идет, когда он ее теряет — то останавливается. Человек проходит такой путь: от борьбы — к отрицанию, к погружению в себя. Я — не исключение. Уже погружаюсь…»
«Хорошо темперированный клавир. Том II»,
Прелюдия № 4 До диез минор. «Срезанная ветка боярышника возле алтаря. Рядом играет папа. На дворе — середина мая.
По дороге в Ланжерон стояла живая изгородь из белого боярышника. Я остановился, втягивая его ароматы и безмолвие. Мне нравилась замысловатость этого создания, хитросплетение, неслучайность знаков. Вдруг сквозь пробившееся солнце вычертилось слово: Бах! Тогда же я обнаружил происхождение слова «боярышник» — оно от древнегреческого «сила».
Боярышник, который я полюбил в детстве, был знаком Пруста, которого я узнал и полюбил в старости.
Боярышник щедр, но не дает проникать в себя — подобно музыке, которую играешь много раз, не приближаясь к ее разгадке. Разве я приближаюсь к разгадке этой прелюдии?
Тогда, в Одессе, я срезал одну ветку и принес в спальню к маме. Мама была довольна и попросила в следующий раз найти розовый боярышник.
Я нашел его в Иллье-Комбре, когда навещал музей Пруста. С разрешения садовника срезал одну ветку и установил в «комнате тети Леонии». Эта комната чем-то напоминала спальню моей мамы».
Фуга. «В этой музыке чувствуется преодоление, прорыв в неизвестность. Я играл свой первый концерт назло всем и себе. Мне было девятнадцать лет. Играл только Шопена. Папа был скуп на похвалы и высказал пожелание, чтобы шея у моего Шопена не была такая толстая. А была тонкая и изящная».
