«От любви до…», или Соперничество длиною в жизнь
Выпуск 52
В соответствии с требованиями РАО нельзя ставить на паузу и перематывать записи программ.
У композитора по имени Людвиг ван Бетховен было несчастливое детство. А как иначе, если отец, ни на йоту не обладавший педагогическим талантом, вознамерился сделать из собственного отпрыска вундеркинда?! Психологическая ловушка, в которую попал родитель Людвига, понятна: банальное честолюбивое желание возвыситься на славе талантливого сына и «перезагрузить» идею воспитания чудо-музыканта. Недостижимый идеал и пример для подражания — отец и сын Моцарты, чьи имена в годы детства Бетховена гремели по всей Европе.
Юный Людвиг терпеливо переносил муштру отца, лишь чудом сумев не отвратиться от музыки в целом, и от Моцарта, в частности. Напротив. Бетховен боготворил кумира, мечтал о встрече и даже (и помыслить боязно!) — об уроках! Совместные уроки не получились.
А встречи, несомненно, были, включая ту, во время которой Моцарт, услыхав импровизацию шестнадцатилетнего Бетховена, предрёк ему громкое будущее. Возможно, это просто красивая легенда. Но ошибочно полагать, что венское рандеву весной 1787-го года было единственным. «Встречи», диалог, спор и даже соперничество Моцарта и Бетховена продолжились в дальнейшем. Где? На страницах бетховенских партитур.
Диалог первый — случайный.
Начало Третьей «Героической симфонии» Бетховена беспрецедентно: два резких «удара» оркестра — движение смычков напоминают взмахи сабель — и поехали: сочная тема виолончелей провозглашает рождение Героя. Эта мелодия — одна из самых известных у композитора. И мало кто помнит, что нечто похожее меломаны слышали почти 40 лет назад — на премьере комического зингшпиля 12-летнего Моцарта «Бастьен и Бастьенна». Совпадение? Конечно! Людвиг не мог знать детское сочинение Моцарта, написанное за два года до рождения самого Бетховена и забытое после премьеры аж на сотню лет. Стилистическое родство? Несомненно.
Диалог второй — соревновательный.
«Прочтите „Бурю“ Шекспира и узнаете, о чём эта соната!» — говорят, однажды обронил Бетховен в адрес собственной 17-й фортепианной сонаты. Её финал запоминается моментально — благодаря характерной мелодической фигурке «вздоха» и печали. Но что это? Кажется, нечто похожее?
Вольфганг Амадей Моцарт, тема из первой части 38-й «Пражской» симфонии. И все та же мелодия, сочиненная за пятнадцать лет до бетховенской сонаты. Совпадение? Едва ли. Логично предположить намеренное использование понравившейся мелодической идеи в совершенно ином контексте. А это уже чистой воды соперничество!
Диалог третий — победный.
41-я симфония Моцарта «Юпитер» — недосягаемая вершина композиторского мастерства. Бриллиант идеальной формы и огранки — и квинтэссенция эстетики классицизма. В финале — в праздничном водовороте тем раздается победный клич оркестра. Четыре ноты «соль» в характерном ритме.
Порой для вдохновения — достаточно всего четырех нот. Дальнейшее сделает гений. Например, изменит последний звук. Судьба — с приветом от Моцарта — постучалась в дверь. Но победителей не судят.
