Ганс-Йозеф Ортайль. «Ночь Дон Жуана»
Выпуск 16
В соответствии с требованиями РАО нельзя ставить на паузу и перематывать записи программ.
В этой книге встречаются две легенды: легенда о мстительной силе оживающих статуй и легенда о том, что в создании оперы Моцарта «Дон Жуан» оставил свой след обольститель и сердцеед Джакомо Казанова. Дело, соответственно, происходит в те достопамятные времена.
Автор многих исторических и биографических романов немец Ганс-Йозеф Ортейль хорошо понимал, что требуется, чтобы создать популярный продукт. Требуется историческую деталь дополнить подлинными страстями. И вот, пожалуйста! Установлено, что в 1787 году, когда Моцарт и да Понте работали в Праге над оперой «Дон Жуан», в этом городе действительно побывал Казанова. Кроме того, в его архивах были найдены два листка с вариантами либретто второго акта. Таковы факты.
А вот в романизированном варианте истории все обстоит гораздо сложнее: между Казановой и его старинным другом да Понте возникает настоящий конфликт. Всё потому, что Казанова совсем по-другому видит главного героя. Да Понте, считает Казанова, рисует образ Дон Жуана по своему подобию, его герой лишен красоты, ума, привлекательности, умения ухаживать и соблазнять! И ему приходит в голову идея самому стать либреттистом, дабы спасти оперу. А для этого — обвинить да Понте в распутстве и изгнать из Праги. Представляете накал страстей! Тем более, что Моцарт, похоже, склонен принять доводы Казановы.
А вот еще один литературный приём, позволивший немцу Ортейлю переплести судьбы героев вымышленных и реальных. В его романе все представлено так, будто было пресказано в вещем сне! «Осенней ночью 1787 года Анна Мария, молодая графиня, проснулась от ночного кошмара», — с этих слов начинается вся история. Графине предстали во сне три предмета: шляпа с белыми перьями, перстень и шпага — каждая из этих вещей персонифицирует одного из создателей оперы: Да Понте, Моцарта и Казанову. Так вот, эти же, представьте, предметы увидят зрители на премьере, когда на сцене появится главный герой. То есть, выходит, они отдали что-то свое Дон Жуану.
Одним словом, если Флобер говорил: «Эмма Бовари — это я», то здесь аналогичную фразу следовало бы произнести всем троим.
Ночь Дон Жуана, Ганс-Йозеф Ортайль, 2000 год.
