Табула вторая. Красный Моцарт
Выпуск 2
В соответствии с требованиями РАО нельзя ставить на паузу и перематывать записи программ.
Большевистский лозунг «Искусство принадлежит народу» перекроил репертуар театров молодой Советской республики под агитпромовскую литературу. Исаак Дунаевский двадцати с небольшим лет от роду, сидя в кресле музыкального руководителя Харьковского драмтеатра, перелистывает пьесу «Канцлер и слесарь», написанную Наркомом просвещения Луначарским. Задача воспеть любовь к пистолету не смущает Дунаевского: от идеологического гнёта спектакли он привык спасать лёгкими на слух мелодиями.
Заслужив особое расположение директора труппы, он стал мишенью для завистников. По репутации били сплетнями. По одной из них, Исаак приходился директору родственником. Иначе не объяснить, как вчерашнему скрипачу, просидевшему в оркестре без году неделю, поручили придумать музыкальное сопровождение к спектаклю «Женитьба Фигаро», заявленному как «гвоздь» сезона? На репетиции артисты выразили Дунаевскому открытую неприязнь, мол, мы не будем доверяться какому-то выскочке, ведь Моцарт уже сочинил гениальную оперу на этот сюжет. Исполнитель роли Керубино, по-детски наивного и недалёкого умом пажа промурлыкал арию своего персонажа, ехидно поглядывая на Исаака. Композитор молча покинул зал.
А через пару дней показал оригинальные мелодии, на поверку оказавшиеся стопроцентными шлягерами. С тех пор Дунаевского называли «Красным Моцартом». Его авторитет стал непререкаемым, и он получил в полное распоряжение директорский кабинет. В нём ещё с дореволюционных времён хранились старинные клавикорды. Исаак часами играл на инструментах. Их скромный по громкости звук явно не соответствовал растущей мощи музыкальных фантазий молодого композитора.
Совсем скоро ему предложили занять место главного дирижёра. Дунаевский согласился, но с условием, что за казённый счёт ему сошьют новый концертный фрак — на его тощую фигуру в реквизитном гардеробе не нашлось ничего подходящего. Открытый характер помог Исааку быстро найти контакт с оркестрантами, а природный артистизм расположить к себе самую широкую публику: пролетарских вождей и рядовых красноармейцев, реалистов и футуристов, молоденьких барышень и зрелых дам. Потом композитор скажет, что работа в Харьковском драмтеатре приучила его писать так, чтобы «нотам было тесно, а мыслям просторно».
