Табула шестая. Здесь русский дух

Мода на русское искусство охватила Париж в 1908 году после представлений труппы Сергея Дягилева. Последующие за ними концерты Императорского хора Большого театра проходили с неизменными аншлагами. Морис Равель отложил все дела, чтобы послушать, как он говорил, «ангельское» пение. В программу вечера входили сочинения Мусоргского, Бородина, а также Римского-Корсакова.

Николая Андреевича Морис впервые увидел за пультом оркестра во время выступления на Всемирной выставке в столице Франции. Тогда новоиспечённый студент консерватории рисковал быть раздавленным толпой, возбуждённой первобытной мощью народных плясовых мелодий и пряной негой восточных напевов.

После концерта Морис кинулся в книжный магазин, чтобы купить сборник арабских сказок «Тысяча и одна ночь». Он околдован чарами томной красавицы Шехерезады и задумывает посвятить ей оперу. Запала и знаний хватает только на Увертюру. Морису не терпится представить её на суд слушателей. Партитуру он никому не доверил, впервые встав за дирижёрский пульт.

Премьера получилась скандально-шумной — часть зала топала ногами с криками «Браво!», остальные недовольно свистели. Мнения критиков тоже разделились — одни назвали оркестровку «любопытной», не лишённой обаяния, другие — «неуклюжим плагиатом русской школы». Сам Равель не считал сочинение провальным, но предпочёл о нём забыть, отказавшись издавать ноты.

Пройдут годы, и композитор снова вернётся к сказкам Шехерезады, чтобы написать вокальный цикл. Он поспешил всех заверить, что новое сочинение никак не связано с замыслом его незаконченной юношеской оперы. Но солистка тем не менее поёт в сопровождении симфонического оркестра. В его звучании слышны необычные тембровые сочетания, гармонические связки, тональные переходы, мелодические обороты, сплетённые с изяществом французского импрессионизма. Восток Равеля скорее не отражение реальности, а мечта побывать в сказочно красивых экзотических странах.

Во время работы над циклом «Шехерезада» Равель обратился в правительство страны с прошением отправить его на работу в одну из французских колоний. Возможно, страстью к перемене мест он тоже «заразился» от Римского-Корсакова, который, прежде чем стать известным композитором, совершил кругосветное путешествие.