«Борис Годунов»

«Режиссёр Петр Шерешевский обратился к… вечно актуальному материалу, „заперев“ персонажей из учебников по литературе и истории в спортивном зале среднестатистической российской школы», — можно прочесть на сайте Театра Наций, где Шерешевский, которого только-только назначили главным режиссёром московского ТЮЗа, выпустил премьеру «Бориса Годунова». Правда, и спортивного зала ему показалось мало, поэтому к более-менее каноническому тексту пушкинской исторической драмы или даже трагедии режиссёр добавил фрагменты из первой редакции, дневники Пушкина и пару эпиграмм, цензурных и не очень.

«Образ спортзала, как места унижения и индивидуального ада, пришел мне во сне», — сообщает на сайте театра уже сам Шерешевский.

Спортивный зал как индивидуальный ад? Неожиданно. Лично я никогда особых спортивных побед не одерживал, в школе — в том числе, но спортзал как место унижения, тем более ада никогда не воспринимал, — вероятно, это у режиссёра что-то очень личное. Но главное, когда режиссёр переносит Шуйского, Воротынского, Пимена и Григория, Марину Мнишек и самого Годунова в один и тот же спортзал, соседствующий с душем и раздевалкой, куда-то и дело забегают и потом выбегают из него дети, становится непонятным, какой такой высшей власти достиг Годунов, к чему стремится потом Лжедмитрий. Стать в этой школе физруком? Или брать выше — директором школы?

Монолог этот — «Достиг я высшей власти» — Годунов, которого играет наш выдающийся актер Игорь Гордин, обращает к ребенку в школьной спортивной форме. Получается так: «…да, жалок тот в ком совесть не чиста… Ну, иди, звонок уже был!» Разбавляя пушкинский текст необходимыми ему добавками, режиссёр местами добивается, вероятно, нужного ему комического эффекта, но ежеминутно лишает происходящее на сцене хоть какого-то смысла. Вот на сцену выходят Шуйский с Воротынским (текст у него Воротынского, но в программке это — Афанасий Михайлович Пушкин, в пьесе Александра Сергеевича Пушкина он появляется сильно позже) и вдвоём вешают в спортзале растяжку «С новым учебным 1598 годом». Смешно. Повесили — садятся на спортивных коней и делают вид, что скачут… На любой вопрос или, не дай Б-г, претензию у Шерешевского готов ответ: это — сон. Замысел с героями в спортивном зале ему тоже приснился. Что сказать на это: в течение жизни каждый из нас много разных снов повидал, о некоторых рассказывать самым близким людям неловко, а уж тащить на сцену — точно смысла нет!

Смысла нет — вот главное, что-то и дело приходит голову, пока сидишь и смотришь этого «Годунова». За актеров обидно: едва режиссёр даёт им волю, сразу видно, что и Гордин, и Беляев прекрасно могли бы сыграть ту же самую историю безо всяких им навязанных снов. Когда Гордин, говоря про казни, давит ботинком теннисный шарик, наверное, многим в зале стало не по себе. Сильный, убедительный образ.

Уже упомянутые Шуйский — Беляев и Афанасий Пушкин — Виталий Коваленко, пока скачут на спортивных конях, их изображения проецируют на большой экран. Зачем? Конечно, никакого копирайта на видеопроекции актеров, играющих в это самое время на сцене, у Богомолова не было и никогда не будет, но Шерешевский уж больно последовательно повторяет алгоритм многих богомоловских спектаклей, где классический текст перемонтируется, переносится в современность и с известной периодичностью разбивается популярной песенкой. Здесь это «На теплоходе музыка играет», а в другом случае — в сцене, где Лжедмитрий с войсками стоит в лесу, — это «Лирическая» песня Высоцкого. Помните? — «Здесь лапы у елей дрожат на ветру…» — в контексте «Годунова» это сильно веселит публику. Сцену в лесу здесь сопровождает быстро собранная инсталляция по мотивам «Утра в сосновом бору».

Когда у Пушкина говорят про народ, чтобы не было сомнений, о ком и о чём речь, камеру поворачивают в зал и на экране зрители видят себя. Этот смелый и свежий режиссерский прием всегда развеивает скуку.

Сны, как известно, при всем их разнообразии большой оригинальностью не отличаются, на чём и построены многочисленные пособия по толкованию снов. Не отличаются оригинальностью и сны Шерешевского: возведение Годунова на престол представлено как состязание двух команд, где под песенку про теплоход Годунов бежит эстафету с ложкой во рту, а в ложке — яйцо, — тут отсылка к русской волшебной сказке очевидна, но для понимания пушкинского «Годунова» это снова ничего не дает. Пимен в спектакле Шерешевского — уборщик в школе, а Григорий — его помощник. Вместо летописи в руках у Пимена — школьная тетрадка с рисунками, которые тоже крупно выводят на экран и рисунки эти не оставляют сомнений в том, что Пимен тяжело болен. Когда он говорит, что «воевал под башнями Казани», — уходят последние сомнения. И в этом случае относиться серьезно к его словам может только такой же безумец.

Проблема очередного спектакля плодовитого Петра Шерешевского в том, что концы с концами не сходятся. Ну, разве что это — фрагменты разных снов. Если здешние Шуйский и Пушкин — учителя в школе, зачем им так переживать историю с самозванцем? Так, что один даже в верхней одежде лезет под душ, как пьяный Ипполит в «Иронии судьбы». Глупости всем снятся, но зачем их всем рассказывать? Тем более — показывать, да еще так задорого.