Костюмы Бакста

«В каждом цвете существуют оттенки, выражающие иногда искренность и целомудрие, иногда чувственность, иногда гордость… Художник, умеющий извлекать пользу из этих свойств, подобен дирижёру, извлекающему тысячу звуков». Лев Бакст, которому принадлежат эти слова, несомненно, проверил формулу на себе.

В мир балета он попал в 1903 году, когда братья Легаты, балетмейстеры Петербургской императорской труппы, пригласили его в качестве декоратора в постановку балета «Фея кукол». Но всеобщую известность приобрёл благодаря «Русским сезонам» с их костюмами в стиле модерн. Уже в первом из парижских проектов, в 1909-10-м годах, упор делается на изысканный экзотизм с нотой подчёркнутой чувственности. Дягилевская антреприза учитывала запросы западной публики, привыкшей к ориентальным мотивам. Создавая, например, костюмы Клеопатры и Зобеиды для Иды Рубинштейн, Бакст охотно прибегает к своей теории о символике и эмоциональной силе цвета. «Именно так я поступил в „Шехерезаде“, — писал он. — На меланхоличный зелёный я наложил тёмно-синий, наполненный отчаянием, хотя это может показаться парадоксальным. Существует красный цвет триумфа и цвет убийства». Неудивительно, что эта теория сработала. В мае 1911 года рафинированный Марсель Пруст пишет композитору Рейнальдо Ану: «Скажите Баксту тысячу раз, что я им восхищаюсь, не зная ничего более прекрасного Шехерезады».

А ещё была «Жар-птица» Карсавиной (русская сказка в соединении с узорами Индии), «Послеполуденный отдых Фавна» и равелевские «Дафнис и Хлоя» с акцентами из прекрасной античности. «Художник может ждать от зрителя, что тот почувствует именно те импульсы, которые он намеревается вызвать», — бессловно напоминает всем Бакст. В 1964 году, оформляя плафон театра Гранд-Опера, Марк Шагал поместит на него Жар-птицу. Считается, что это дань Стравинскому. Но стоит помнить о том, что Шагал учился какое-то время живописи у Бакста. Так что в этом мемориале наверняка есть и память о декораторе.