Бетховен — всклокоченный гений или угрюмый безумец?
12 февраля 2014
В соответствии с требованиями РАО нельзя ставить на паузу и перематывать записи программ.
В авторском цикле передач Михаила Казиника «Три с половиной века развития европейской музыки» настал черед третьего венского классика — великого и непостижимого Людвига ван Бетховена. «Он воплощает собой не просто космос, — отмечает музыковед, — в нём как будто соединились разные люди, разные ментальности и разные ощущения мира…»
Михаил Казиник: «Раньше, когда меня спрашивали о моем любимом композиторе, я не мог дать ответ на этот вопрос. Мне казалось, что, когда я говорю о Чайковском, я больше всего на свете в этот момент люблю музыку Чайковского. А когда я говорил о Моцарте, я, конечно же, больше всех любил Моцарта. Или о Брамсе — будто и не было других композиторов. Касаясь музыки Малера, я всем сердцем ощущал, что именно к этому и вел весь симфонизм. Размышляя о Шостаковиче, я был убежден, что это величайшая драматургия планеты. Вспоминая Роберта Шумана, я не сомневался в своем поклонении Шуману: и ведь действительно, кто еще был большим романтиком?..
То есть каждый раз, когда я говорил о каком-либо из гениев, в этот момент он один и становился моим самым любимым композитором.
Но всё-таки, положа руку на сердце, сегодня могу сказать — есть один гений, отношение к которому у меня менялось всегда только к лучшему, в ком я ни разу не разочаровался и кому никогда не изменял: это Людвиг ван Бетховен. Многие из вас скажут: «Ну, конечно, понятно — и Лунная соната, и Патетическая соната, и Аппассиоаната и великолепные симфонии — Третья, Пятая, Седьмая, Девятая…». Нет, дорогие мои, не эти сонаты и не эти симфонии: их я давно уже наслушался, и теперь слушаю другое. Я слушаю не Третью, Пятую, Седьмую и Девятую, а всё больше — Вторую, Четвертую, Шестую и Восьмую симфонии. Я слушаю не столько ранние сонаты Бетховена, сколько поздние. И поздние квартеты… При всё том, что я никогда до конца не смогу понять — как в одном человеке могло существовать столько музыки и столько великого тайного знания!..
Бетховен непостижим! Он неуловим внешне. Его невозможно застать на одной и той же квартире, потому что, пока вы к нему собирались в гости, он уже переехал. Он абсолютно необъясним в бытовой жизни — в своей невероятной любви и ненависти, мягкости и грубости, человечности и бесчеловечности… Но самое главное в его музыке — то, что в ней нет пределов. Бетховен — бесконечен!..»
