Табула десятая. Свой среди чужих, чужой среди своих

Евгений Мравинский мог быть художником, поэтом, писателем и даже биологом, но в итоге музыка стала смыслом всей его жизни. В правильности выбора профессии Евгений Александрович сомневался даже в ранге великого дирижёра ХХ века: «Кто я такой? Я — галерник. Я к веслу прикован цепью. И моя задача напрягаться изо всех сил, но грести, грести!».

Революцию он не любил. Из-за неё, он, потомственный дворянин, окажется в трагическом противоречии со временем, его нравами и понятиями. Вынужденную замкнутость и отстранённость станут списывать на скверный характер, а поступление в Ленинградскую консерваторию со второго раза назовут свидетельством недостаточного таланта. И миманс, и тапёрство, и подёнщина пианистом в балетных классах — не юношеские метания, а следствия элементарной нужды, зарабатывание денег на пропитание.

Зачисление стажёром в Мариинский Мравинский посчитал несомненной удачей. А в углах шептались, что попал в театр по блату. Мол, маэстро Гаук замолвил словечко за своего ученика. Но судьба в очередной раз испытывала на прочность Мравинского. Просидев почти год без работы, решил написать заявление в местком. Потом передумал. И вскоре получил неожиданное для себя назначение на спектакль «Спящая красавица». Карьера понеслась в гору. На заре творчества увлекался красивыми дирижёрскими жестами, подолгу отрабатывая их перед зеркалом. Но затем перешёл на «экономную» технику. Чуть ли не главным инструментом мануального искусства Мравинского стал его гипнотический взгляд, о котором ходили легенды.

Собственный оркестр в 35 лет и право выбирать репертуар. Разве может быть лучше? Но за границу не пускают: из «бывших», не таясь, ходит в церковь. Вдруг сбежит? После смерти Сталина, будучи уже народным артистом Советского Союза, со своим оркестром Ленинградской филармонии Мравинский впервые отправился в длительные зарубежные гастроли. Солистом поехал Давид Ойстрах. Двух равновеликих музыкантов размещают в одном берлинском отеле. Скрипач часами репетирует программу в гостиничном номере, что сильно раздражает живущего в соседнем номере Мравинского. Он требует переселить его в другое место. Эта документальная история подогрела сплетни о том, что Евгений Александрович не любил выступать в роли аккомпаниатора.

Как-то один известный советский дирижёр, попросивший политического убежища на Западе, в интервью иностранным СМИ с патетикой произнёс: «Я не понимаю, почему все восторгаются Мравинским! Ведь он играет только одну Шестую симфонию Чайковского и то сидя». При этом немцы считали невозможным проведение юбилея Бетховена без Мравинского, австрийцев он потряс музыкой Моцарта, а японцы мечтали заполучить его в качестве дирижёра лучшего оркестра страны. Отказался. Петербург был для него местом рождения, боли и силы. Но популярный некогда афоризм, что «Ленинград — это Эрмитаж и Мравинский» в ХХI веке превратился в анахронизм. На дирижёров сейчас ходят смотреть как на шоуменов. А Мравинского нужно слушать.