«Наше всё», Или «немножко француз»

Выпуск 47
В соответствии с требованиями РАО нельзя ставить на паузу и перематывать записи программ.
Пётр Ильич Чайковский. Наше русское музыкальное всё.
На этом можно было бы и закончить, если бы не одно «но». Помимо открыто высказанной композитором любви к России, была в его жизни еще одна тайная страсть. Материнские гены сделали своё дело, обеспечив Петра Ильича стойким увлечением всем «французским». Приметы французского стиля то тут, то там разбросаны по разным сочинениям, выдавая автора «с головой». Впрочем, Чайковский и сам говаривал, что он — «немножко француз». Убедимся? Начнем с дифирамба!
«Наше всё», Или «немножко француз»
Какой знакомый мотивчик, не так ли? Если мы сообщим имя его создателя, оно ничего не скажет. Французский автор водевилей и множества популярных мелодий начала 19 века Амеде де Боплан. Среди его «выживших» хитов — романс «Спите сладко, мои чувства любви». Сей лирический ноктюрн некогда обрёл огромную популярность: его пели, играли, сочиняли вариации и, конечно, цитировали. Например, французский композитор Фердинанд Герольд в балете «Сомнамбула». Или другой композитор — Пётр Ильич Чайковский в опере «Евгений Онегин». Изысканный дух Франции был просто необходим для поздравительных — в адрес Татьяны — куплетов француза мсье Трике.
Идём дальше.
«Невозможно не восхищаться красивостью праздничного Парижа. Я в совершенном восторге от электрического освещения; в нём есть что-то фантастически-прелестное…» — писал Чайковский из сердца Франции. Внимание русского композитора привлекала и французская литература: трагедии Корнеля и Расина, пьесы Мольера и труды Руссо, романы Гюго, Мопассана и де Мюссе…
А что же музыка?
В силу обстоятельств Чайковский плотно работал с французом Мариюсом Петипа и франкофилом, директором императорских театров Иваном Всеволожским. Оба не упускали возможность порекомендовать композитору французские песенки для новых сочинений.
Любимая русская рождественская сказка «Щелкунчик». Но самая первая версия балета говорит о теснейших связях с французской литературой (поскольку Петипа основывался не на немецком оригинале Гофмана, а на французском переводе) и с французской музыкой. Иначе, зачем дети и родители в первом акте балета веселятся под музыку старой песенки Марка Антуана Дезожье «В добрый путь, мсье Дюмолле».
Французские пристрастия Петра Ильича на этом не исчерпываются. Эту мелодию знают все поклонники оперы. Знаменитое соло Графини — оно же — цитата арии из оперы французского композитора Андре Гретри о подвигах английского короля Ричарда Львиное Сердце. Но мало кто помнит, что в этой сцене есть и другая французская цитата. И это — одна из самых колоритных сцен оперы: Графиня, она же — «Московская Венера», она же — обладательница тайны трёх карт — вспоминает парижскую молодость.
«Le duc d’Orléans, le duc d’Ayen, duc de Coigny… La comtesse d’Estrades, la duchesse de Brancas… Какие имена!.. И даже иногда сама, Сама маркиза Помпадур!.. При них и я певала…»
И в этот момент звучит мелодия французского антема в честь Генриха IV — символа старой доброй Франции… Не удивительно, что именно эта мелодия венчает финальный апофеоз самой французской музыкальной сказки Чайковского — балета «Спящая красавица». Это было не просто пожелание Петипа. Это стремление самого композитора напомнить современному зрителю об эпохе шпаг, дуэлей, беспримерной отваги и всепобеждающей любви.

Последние выпуски программы

Жаворонок без слов, Или у Бога случайностей не бывает

Что общего между жаворонком, религиозным паломничеством и домашним музицированием? Правильно: ничего. На первый взгляд.

Музыкальное бюргерство Чайковского

Лето 1875 года Петр Ильич Чайковский проводит в имении друга — потомственного дворянина, мецената и страстного любителя музыки Владимира Степановича Шиловского. Там, на Тамбовщине, в селе Усово, Чайковский с нетерпением предвкушает запланированную осеннюю премьеру Первого фортепианного концерта.

Буря, натиск и… соль минор

Известнейшая симфония Моцарта — Сороковая — сочинение уникальное во многих смыслах. Написанная на излёте 80-х годов XVIII-го века, она стала высшей точкой кипения страстей самого разумного и рационального столетия.