Стас Намин: «Главное, о чём должно говорить искусство, — исследование того, как Бог устроил человека»

М. Сёмина: Как и когда в вашей жизни появилась классическая музыка?

С. Намин: Наверно, с самого детства. Моя мама окончила консерваторию и аспирантуру. Она была пианисткой, а потом стала теоретиком. Она, слава богу, ещё жива, сейчас ей девяносто пять лет. Её друзья всегда приходили к нам домой. А друзья у неё были очень хорошие композиторы и исполнители: Арам Ильич Хачатурян, Альфред Шнитке, Свиридов, Рихтер. Поэтому музыка всегда была рядом. Но получилось так, что с детства я всё-таки увлёкся сумасшедшей рок-н-ролльной музыкой, забыв про то, чему меня учили. А первым моим учителем был Арно Бабаджанян. Мы с ним и дружили очень. Но мало кто знает, что он не только песенки писал, но был и великолепным симфонистом.

М. Сёмина: А помните какие-то его фразы или советы?

С. Намин: Он был очень остроумным. Я не помню какую-то одну фразу. Но он был человек поразительной доброты и таланта.

М. Сёмина: Стас, а как наступил момент, когда вам захотелось осваивать симфонический язык?

С. Намин: Где-то в конце восьмидесятых я создал Московский симфонический оркестр. Тогда я не писал музыку. Просто мне было интересно сделать оркестр.

М. Сёмина: Это же была уникальная история.

С. Намин: Да, это был первый частный оркестр в стране. А потом, уже в девяностых, я пробовал делать симфонические интерпретации своих песенных тем. Как вы знаете, даже крупнейшие оркестры мира исполняют музыку в таком жанре. Я сделал в этом же направлении сюитные части. Их получилось в общей сложности восемь. А пару лет назад, буквально перед тем как Королевский филармонический оркестр начал их записывать, я решил добавить ещё две части. Так впервые были записаны десять частей, то есть вся сюита полностью. До этого её писали лишь отдельными фрагментами.

М. Сёмина: Речь идёт о сюите «Осень в Петербурге»?

С. Намин: Да.

М. Сёмина: И у неё ещё есть название «Музыка из неснятого фильма».

С. Намин: Да, потому что это музыка голливудского мировоззрения. Сегодняшняя голливудская музыка очень серьёзная, очень крутая и очень интересная. Она простая, понятная, искренняя, глубокая, трогательная, несомненно, романтическая.

М. Сёмина: И при этом популярная.

С. Намин: Конечно. Потому что простая. Но всё-таки, если сравнивать с литературой, она как сборник рассказов. А ведь есть и роман-эпопея. Вот для меня симфония — это скорее роман-эпопея. А рассказы, какими бы изящными они ни были, всё-таки просты. И я вдруг почувствовал, что в сюитном жанре, в малой форме мне не удаётся высказывать на симфоническом языке серьёзные, глубокие, философские мысли. Искренние чувства, романтика и изящество — это, конечно, хорошо. Но человек-то устроен гораздо сложнее. Легендарный Оган Дурян, который в девяностых был главным дирижёром Московского симфонического оркестра, давно убеждал меня заняться большой формой. Но при нём я, к сожалению, так ничего и не сделал. И лишь через несколько лет после того, как он ушёл из жизни, я решил попробовать написать симфонию.

М. Сёмина: Это замечательная симфония «Centuria S-Quark». Расскажите об идее этого сочинения.

С. Намин: Когда тематическая основа симфонии уже была готова, но форму и драматургию я ещё не разработал, я поехал в Испанию на конференцию астрофизиков. А я увлекаюсь астрофизикой. И там я много слушал, много думал и много разговаривал с серьёзными людьми. Один из них — Стивен Хокинг, ставший моим другом. Мы с ним вместе и завтракали, и обедали, и ужинали, очень много разговаривали про всё. И тогда у меня возникла идея назвать симфонию «Centuria S-Quark». Центурия — это предсказание Нострадамуса. Кварк — мельчайшая материальная единица, найденная человечеством на сегодняшний день. А с-кварк — это специальный термин, разновидность кварка. И я подумал, что это название отобразит суть человеческой цивилизации. Предсказать её развитие невозможно. Но у меня ощущение, что в ней нет коллективного мышления. Вот у муравьёв, у пчёл есть. А человек… Отдельный человек может быть гением. Но человечество разрушает свою собственную цивилизацию разными способами. Этих способов огромное количество. И есть ощущение, что цивилизация катится вниз. Муравьи миллионы лет сохраняют инстинкт выживания. А человечество, мне кажется, лишается этого коллективного инстинкта. Этот диссонанс, который приводит к апокалипсису, показался мне очень серьёзной темой. Именно это я и хотел сформулировать в симфонии.

М. Сёмина: Как вы думаете, эту ситуацию возможно как-то изменить? С помощью музыки, например?

С. Намин: Конечно нет.

М. Сёмина: Нельзя?

С. Намин: Музыка, как и любое искусство, ни на что не влияет. Оно чисто субъективное, внутреннее. Музыка — это же просто вибрация воздуха. Самое неконкретное искусство. О чём — никто не знает. Вот я сейчас вам рассказываю про какие-то философские идеи. А когда вы слушаете музыку, вы можете не знать о них. Каждый человек чувствует внутри про что-то своё. Не в плане сюжета. Сюжет никого не интересует. Все сюжеты давно придуманы. Я говорю о смыслах. Так вот, моя симфония о том, что, с моей точки зрения, человек, борясь за своё собственное личное эго, приносит в жертву выживаемость всей цивилизации. И в этом смысле Стивен Хокинг был со мной согласен.

М. Сёмина: Возвращаясь к теме симфонического языка и музыке в целом, как, на ваш взгляд, развивается композиторское искусство, авторское слово?

С. Намин: Трудно сказать. Я не настолько хорошо знаю всё, что происходит в мире, хотя пытаюсь услышать как можно больше. Сейчас мелодия уходит на второй план. Для меня мелодия — самая главная ценность в любой музыке. Многие люди концентрируются на аранжировке и пытаются тем самым свести к нулю значимость мелодии. По большому счёту, аранжируют что-то. А что? Только мелодию. Да, аранжировка не вторична. Но если мелодии нет, аранжировка сама себя — просто надувная история. Мелодия, конечно, может существовать и сама по себе. Аранжировка без мелодии тоже может существовать. Но она не настолько полноценна, если внутри нет стержня.

Вообще, если говорить о мелодии, мало кто всерьёз задумывается о том, что существует принципиальная разница между развитой мелодией и мелодией секвентной. Мелодия, построенная на секвенциях, вторична, хотя и очень популярна. А вот мелодия развитая берётся неизвестно откуда. Мне кажется, она берётся из драматургии языка. Мы ведь почти не разговариваем секвенциями. Бывает, только если мы кого-то зовём. Но когда мы говорим о чём-то серьёзном, секвенций нет вообще: каждая фраза другая, абсолютно самостоятельная. И в результате получается полноценная драматургия с кульминацией и финалом. Мне кажется, что настоящие мелодии великих композиторов, таких как Чайковский, Моцарт, вылились именно так. Придумать их невозможно.

М. Сёмина: У нас сейчас проходит Всероссийский конкурс молодых композиторов «Партитура». И в настоящее время идёт приём заявок — продлили. Что вы можете посоветовать ребятам, которые пишут музыку и очень хотят, чтобы она звучала, чтобы её слушали, чтобы смыслы были понятны?

С. Намин: Очень трудно давать кому-то советы. Сейчас такой странный век, когда сложно пробиться. Не только в симфонической музыке. В любой музыке. Да и не только в музыке — где угодно. Конечно, люди сами стараются себя продюсировать, продвигать. Это правильно, наверно. С другой стороны, лично я совсем далёк от всего этого. Всё, чем я занимаюсь, мало кому известно, потому что я не продвигаю свою деятельность. У меня просто времени на это нет.

М. Сёмина: Но при этом вы с удовольствием делаете всё, что делаете.

С. Намин: Удовольствие от жизни намного важнее, чем результат. Есть множество надувных знаменитостей, пустых. А есть потрясающие творческие люди, которые мало кому известны, но которые демонстрируют глубину осмысления жизни, мира, того, как бог устроил человека. Это, собственно, главное и единственное, о чём должно говорить искусство, — исследование того, как бог устроил человека.

М. Сёмина: И в этом исследовании важно быть настоящим, быть счастливым, как вы думаете?

С. Намин: Быть счастливым — это не так легко. Быть настоящим — кому как повезло. Есть люди, которым не удаётся быть настоящими, хотя они-то думают, что они настоящие. У них и музыка ненастоящая получается.