Александр Болдачёв: «Мы должны идти друг другу навстречу»

«Frédéric» — новый альбом арфиста Александра Болдачёва выходит 16 октября на лейбле «ReachSound.Art». О пластинке с арфовым Шопеном и летнем походе с 50-килограммовым инструментом по Швейцарии читайте в интервью с музыкантом.

Н. Курочко: Александр, почему ваш выбор пал именно на творчество Шопена?

А. Болдачёв: Тут много причин. В первую очередь Шопен мне близок в духовном плане. Его творчество отвечает тому настроению, в котором я нахожусь на данном этапе жизни. Я очень много слушал Шопена, и мне захотелось его сыграть, дать его музыке новую жизнь. Я попробовал одно произведение, другое и начал просто играть всё, что доступно: ноктюрны, мазурки, вальсы, баллады, этюды. Вот так, по одному произведению и собрались те шестнадцать, которые я представил на диске. И уже в процессе работы над ними я подробно изучал биографию Шопена. Я узнал, что Жорж Санд играла на арфе, и, соответственно, композитор мог часто слышать этот инструмент. И мне кажется, что арфа благодаря своей прозрачности и чёткой подаче звука очень точно передаёт характерную шопеновскую манеру звукоизвлечения, отличную, скажем, от листовской. Это создаёт определённое настроение, придаёт особый шарм.

Н. Курочко: Музыка Шопена, исполненная на арфе, обретает совершенно новое звучание, ещё более камерное, ещё более уютное, тёплое и интимное. Почему же альбом, записанный почти два года назад, так долго лежал на полке?

А. Болдачёв: Тогда, в ноябре 2018 года, я хотел выпустить альбом к юбилею Шопена в 2019. Но так сложилось, что я перенёс две операции на сердце, и поэтому сроки сдвинулись. Во второй половине прошлого года я подумал, что хорошо бы выпустить альбом на своём лейбле, который я зарегистрировал. Но это оказалось затруднительно, поскольку я в тот период очень много концертировал. Позже я договорился о выпуске альбома в марте этого года, ко дню рождения Шопена, но тут пришёл коронавирус, и всё опять перенеслось. Поэтому сейчас выпуск приурочен ко дню смерти композитора в октябре.

Н. Курочко: Какова роль молодого лейбла «ReachSound.Art» в релизе?

А. Болдачёв: То, что я испытал за две ночи (а мы с Владимиром Рябенко работали именно ночью в Большом зале филармонии), просто невероятно. Чуть арфа повернётся в сторону, буквально на пять градусов, в рубке это слышат и вещают оттуда: «Александр, пожалуйста, поверните арфу»; «Александр, вот здесь вы играли в другой динамике»; «Александр, до этого вы играли по-другому, давайте ещё раз». Для меня это был очень интересный опыт. И конечно, мне стоит упомянуть, что эти две ночи с нами просидела моя мама, профессор консерватории, пианистка Ирина Александровна Шарапова. А потом я познакомился с Антоном Яковлевым, и мы обговорили все детали релиза и возможность выпустить альбом в разном качестве для разного потребителя. Это уникально, потому что в условиях, когда качество звука неумолимо падает, люди хотят сами выбирать, на каких носителях им слушать музыку.

Н. Курочко: Переложения для альбома «Frédéric» вы делали самостоятельно?

А. Болдачёв: Конечно. Я бы даже не назвал их переложениями. Обычно я стараюсь работать с уртекстом и оставляю все нюансы и особенности композиторского почерка неизменными, перенося их на арфу. Иногда, конечно, приходится что-то менять. Но если у меня появляется больше трёх-четырёх серьёзных исправлений, то я откладываю пьесу в сторону, потому что это уже полноценная аранжировка, далёкая от основного содержания. Если я работаю с большим оркестровым произведением наподобие «Петрушки» или «Демона», то тогда я делаю фантазию, добавляю вариации, каденции. Но вот в случае с Шопеном я постарался всё сохранить. Единственное исключение — это Фантазия-экспромт. Ещё при жизни Шопена её переложил для арфы прусский композитор Вильгельм Поссе, и я взял эту аранжировку. Она в до миноре вместо до-диез минора, что очень режет слух пианистам. Но арфа, как известно, в бемольных тональностях звучит лучше, хоть я и не всегда согласен с этим доводом.

Н. Курочко: Летом вы за неделю прошли 150 километров вместе с арфой по Швейцарии, дали несколько благотворительных концертов. Почему вы решили, пусть и на короткое время, перевоплотиться в бродячего музыканта? Что вас подвигло на это?

А. Болдачёв: В Швейцарии не было строгого, жёсткого карантина. Закрылись магазины, закрылись все кинотеатры, все торговые центры, но людей выпускали на улицу, и все спокойно ездили в транспорте без масок. И только 6 июля здесь в первый раз ввели масочный режим, чем нас очень обескуражили. У меня отменилось более пятидесяти концертов, и я сидел дома: активно работал в «Инстаграме», на «Ютьюбе», публиковал все свои произведения, обработки, писал что-то новое. Но через некоторое время я понял, что скоро окуклюсь. Я уже не мог больше вот так сидеть и работать в стол. Онлайн-концерты ужасно надоели: вроде бы тебя слушают пять тысяч человек, ты выкладываешься для них, а отдачи никакой не чувствуешь, будто в бездну играешь. И я решил: нужно идти к горе, как Магомет. Поэтому я взял, поставил арфу на тележку, собрал скромный рюкзачок и пошёл по Швейцарии. В первый день я дошёл до Бадена (это тридцать километров) и вечером сыграл там в лучах заходящего солнца. Народ ходил по улицам и иногда примыкал к концерту. После этого я там и заночевал. А утром меня уже поджидали три человека, желающих ко мне примкнуть, и мы пошли дальше по Швейцарии.

Н. Курочко: Три человека без арф?

А. Болдачёв: Без арф. Но они иногда пытались помогать мне таскать мою арфу, когда мы поднимались на какой-нибудь особенно крутой холм.

Я шёл шесть дней, прошёл сто пятьдесят километров, сыграл в самых разных местах, включая замок Габсбургов. При этом я не пользовался транспортом и ночевал там, куда приходил. И те отели, которые не были закрыты (а закрыто было процентов семьдесят отелей), очень способствовали мне: либо делали громадную скидку, либо просто пускали переночевать бесплатно. И в какой-то момент я наметил для себя последнюю точку — озеро Невшатель. Там, в коммуне Ла-Тен, сохранились остатки процветавшей когда-то кельтской культуры, которая отличалась особой любовью к арфе. Я пришёл туда. Там оказался пляж, полностью покрытый ракушками. Я поставил арфу прямо на эти ракушки и сыграл там импровизацию в последние минуты перед грозой.

Для чего же я всё это затеял? Во-первых, люди получили искусство. Арфа в этих маленьких деревушках в горах никогда не появилась бы. А я её туда привёз. Во-вторых, ежедневно выкладывая в «Инстаграм» десятки фотографий, я хотел показать деятелям искусства, что можно не только жаловаться на то, что нам губят профессию и не дают работать, но и даже в условиях пандемии придумывать огромное количество интересных мероприятий, направленных на донесение культуры до зрителя. Мы должны идти друг другу навстречу: мы — с одной стороны, зрители — с другой стороны, и где-то посередине мы обязательно встретимся.

Эта история, конечно же, получит продолжение. Я планирую в рамках того же проекта обратиться к разным музыкантам. Я уже связался и с Михаилом Барышниковым, и с Габриэлем Прокофьевым, и с другими композиторами и исполнителями. Хочется сделать коллаборацию, посвящённую тому, что мы пережили и куда мы идём. А арфа привнесёт в это действо элемент необычности и неординарности.

Н. Курочко: Нас окружают стереотипы. Полагаю, что чаще всего вы ломаете такой: «арфа — женский инструмент». Наверняка есть ещё шаблоны, какие?

А. Болдачёв: Стереотипы нужно ломать абсолютно в любой среде. Это сейчас основная проблема. Каждую вещь нужно оценивать заново, а не исходя из утрамбовавшихся с годами шаблонов и клише.

Есть два стереотипа, связанных с арфой. И «женский инструмент» — это ещё не самый неприятный. Он появился в XIX веке, когда светские дамы играли на арфе, и этот инструмент был визитной карточкой женской буржуазии. А самый ужасный стереотип — это то, что арфа — тихий барочный инструмент с переливчатой музыкой. И вот это реально обидно. Я часто слышу от организаторов фестивалей, от импресарио и людей, занимающихся музыкальным маркетингом: «У нас уже была арфа пять лет назад». Или: «Ой, знаете, у нас на фестивале есть барочная гитара. Мы не хотим одинаковых инструментов». И тогда я чувствую себя как чёрный, гомосексуалист, инвалид, который борется за свои права. Я уже двадцать пять лет играю на арфе, я занимаюсь своим продвижением, ищу концерты, рассылаю резюме и предложения на разные фестивали, но каждый раз очень болезненно реагирую на все эти, казалось бы, безобидные вещи. Люди просто не слышали арфу и не понимают, что я собираюсь играть «Петрушку», или рок, или даже Шопена, а не какие-то там переливы. И они говорят: «Нет, это неформат, у нас только настоящие инструменты, а вы игрушками занимаетесь». Но я надеюсь, что диск с произведениями Шопена и другие мои работы послужат тому, что и композиторы, и слушатели обратят внимание на арфу и заинтересуются её широкими возможностями.

Н. Курочко: Помимо классики, в вашем репертуаре есть ещё и обработки популярной музыки. Вы таким образом демонстрируете возможности инструмента или ищете ответы на свои внутренние вопросы?

А. Болдачёв: Это увлечение появилось очень давно. Своё первое произведение для арфы я написал в шесть лет, когда только-только начал играть на ней. А в семь я уже брал какие-то мелодийки из рекламы и телефильмов и делал обработки для арфы. И что было неприятно? И мама, и учителя считали, что это какое-то баловство, что это несерьёзно. Слова «кроссовер» тогда вообще не было, нужно было заниматься только классической музыкой. И очень жалко: если бы я жил в другой атмосфере, в другом времени или в другом пространстве (хотя бы в Америке), то уже в 2005 году я бы заполонил арфой весь «Ютьюб». Много лет я придерживался мнения, что основная, настоящая музыка — это классика, а всё остальное никуда не годится. Ну, а потом я пришёл к тому, что музыка — это дерево, а разные стили — это веточки и листочки на нём, и можно играть любую музыку, если её правильно преподнести и если она написана интересными авторами. И тогда я начал делать обработки. Список бесконечный: и рок-музыка, и Дэвид Боуи, и «Metallica», и «Queen», и «AC/DC», и «Nautilus Pompilius». Кроме этого, я играю и разных современных композиторов (Гласс, Ньюман), и музыку из кино («Арбор», «Гарри Поттер»). А 23 января в зале Чайковского в Москве я сыграю со струнным оркестром. Будут и «Звёздные войны», и попурри на мелодии из советских фильмов, и другие популярные вещи.