«9 ряд, 10, 11 место»

Говорят, сейчас спектакль «9 ряд, 10, 11 место» идёт лучше и публика хорошо принимает эту мхатовскую премьеру, выпущенную к недавнему 125-летию Московского Художественного театра, а первый спектакль сыграли в день рождения, 26 октября. Но кто говорит? — актеры, занятые в спектакле. А можно ли им верить? — оставим без ответа этот вопрос.

Занятые в спектакле актеры говорят, что, мол, безо всякого юбилея спектакль смотрится по-другому. Но правильно ли рассматривать пьесу Юлии Поспеловой и поставленный Денисом Азаровым по этой пьесе спектакль вне привязки к мхатовскому дню рождения, если на официальном сайте театра читаем, что пьеса написана специально к юбилею, а премьера — приурочена к более или менее круглой дате. Важно еще одно обстоятельство, подчеркнутое авторами официального анонса: «Действие происходит в Художественном театре в разные годы». Режиссёр, правда, в своем вступительном слове пытается отстроиться от датской премьеры и говорит, что делал спектакль «про любовь», предлагая публике диалоги «без начала и без конца», обрывки разговоров. Но и диалоги без начала и конца, если их произносят со сцены, не должны быть бессмысленными. Эпизоды со зрителями, не обманывает режиссёр, перемежаются с фантазиями, где действуют Станиславский, Немирович-Данченко, Кнебель… Прерву затянувшийся пересказ режиссёрского монолога, чтобы сказать, что, конечно, про эту премьеру интересно было бы поговорить с психоаналитиком, который бы, уверен, интересно бы смог объяснить, что происходит в сознании и подсознании тех, кто сегодня служит в Художественном театре, если единственное желание, которое испытывает зритель, когда на сцену когда-то ими созданного театра выходят Станиславский и Немирович-Данченко, а с ними еще и Кнебель — не сами, конечно, а играющие их актёры, — так вот, сильнее всего хочется, чтобы они поскорее ушли со сцены. Конечно, в спектакле, который представляет разные эпохи и разные поколения нынешней труппы Художественного театра, есть и достоинства, — испортить игру таких выдающихся артистов, как Любшин и Тенякова, или Хабенский, Золотовицкий, Добровольская, почти невозможно, и несмотря на все усилия авторов, это им не удаётся, но слушать диалоги даже в их исполнении стоит все-таки в пол-уха. К примеру, Константин Хабенский играет в новом спектакле монтировщика, к которому в гости однажды наведывается режиссёр и, интересуясь жизнью сотрудника театра, просит рассказать его про самый счастливый день в жизни. И монтировщик Володя начинает рассказ, в котором 31 декабря, обнаружив, что в доме нет ёлки, он отправился к горисполкому и там оборвал ветки с голубых ёлок… Простите, какой горисполком? В Москве это — Моссовет и лишить тамошние ели — кстати, есть ли там ёлки? — никто бы никому не позволил. В жизни Юлии Поспеловой, возможно, был какой-то город и в нём горисполком с голубыми елями, но в МХТ кто-то должен был внести в эту очевидно чужую историю поправку на московские обстоятельства. Такие ляпы встречаются и в других историях: скажем, Игорь Золотовицкий играет директора гимназии, который приходит с коллегой в театр, то есть в МХТ и встречает в партере — двумя или тремя рядами ближе к сцене гимназиста, принимается издеваться над ним, потом выходит за программкой, возвращается и сообщает своей спутнице: «О, сколько народных…» Каких народных? Или это сюжет из нашего времени, где снова есть место и гимназиям, и гимназистам? Народных артистов, правда, становится меньше, хотя, по-прежнему сильно больше, чем в дореволюционные годы Художественного театра.