Табула восьмая. Кащей Бессмертный

Евгений Мравинский критично относился к своим записям, редко был ими доволен. Но однажды жена маэстро Александра Михайловна Вавилина, получив из Вены только что выпущенную пластинку дирижёра с музыкой из балета Стравинского «Аполлон Мусагет», не удержалась от прослушивания релиза. «Боже мой, ведь как играют… всё выверено, одухотворённо. Кто исполняет? Мне с моими так не сделать», — сокрушался маэстро. «Это ты, — сказала ему супруга, — это твой оркестр». Мравинский не поверил, пришлось показать ему конверт. Вглядываясь в свой портрет на обложке, великий мастер мыслями оказался в далёком прошлом, когда он делал первые шаги в любимой профессии. Её выбор напрямую связан с другим балетом Стравинского.

В голодные студенческие годы Мравинский устроился статистом в Мариинский театр. Там он познакомился с артистом миманса Николаем Черкасовым, будущей звездой советского кино. Одногодки, высокие, им нет ещё и двадцати. Обоих задействовали в постановке «Жар-птицы» на музыку Стравинского. В философской аллегории о добре и зле атлетичный Черкасов воплощал день и свет. Тощий Мравинский олицетворял ночь, царство Кащея Бессмертного. Он выходил на сцену в начале спектакля. Роль была короткой. По сюжету тёмные силы быстро погибали.

Всё время, что шёл балет, вплоть до финального апофеоза, Мравинский стоял за первой кулисой. Его лицо было обращено к оркестру и дирижёру. «Я стал невольным свидетелем завораживающих движений рук человека за пультом. Я всякий раз восхищался его умением руководить чудодейственными звуками», — вспоминал потом Евгений Александрович. Дома Мравинский стал повторять дирижёрские жесты. Позже скажет: «Тогда и случилась моя „мануальная заражённость“.

Пройдёт немало времени и маэстро запишет фрагменты из музыкальной сюиты «Жар-птица», увековечит на плёнке «Петрушку» с его необузданной русской карнавальностью. А потом неожиданный кульбит. Берётся за запрещённый в СССР получасовой балет «Агон». Спектакль, привезённый американцами в нашу страну в «хрущевскую оттепель», в один голос назвали безыдейным. Музыку, основанную на двенадцатитоновой системе, сочли вредной для уха советского человека. Мравинский же услышал в партитуре живительную энергию, стройную картину бытия.

В зените славы Мравинский признается, что «всю свою жизнь будет бесконечно признателен Стравинскому за балет „Поцелуй феи“. Маэстро скажет, что в этой музыке, собранной из тем Петра Ильича Чайковского, автор воплотил „бесконечную человеческую любовь к величайшему русскому классику“.