Табула двадцать третья. Божество

Ветер в лицо, «смех» снежинок и перезвон бубенцов. По ноябрьской пороше мчится птица-тройка: мощный рысак да две пристяжные с «лебедиными» шеями. Эта музыкальная зарисовка станет для Рахманинова частичкой родины, которую он увезёт с собой в эмиграцию. Будет играть на концертах «на бис», сделает несколько записей, а автора пьесы — Петра Ильича Чайковского — назовет своим божеством.

Они не могли не встретиться — юный хулиган из Петербурга и знаменитый московский композитор. Их пути пересеклись в Хамовниках, в доме педагога Николая Зверева. Один здесь жил и учился, а другой забегал по-дружески — пообедать или перекинуться в вист.

Однажды нескладный худой мальчик с огромными руками сыграет пьесу «На тройке» из цикла «Времена года», и растроганный мэтр благословит его поцелуем. По легенде, этот поцелуй снимет «злые чары» с шалопая Серёжи Рахманинова, и тот захочет стать композитором, как изящный седовласый человек с голубыми глазами. Он попадёт в сферу его притяжения. «Чайковский поощрял меня и помогал моему развитию», — рассказывал Рахманинов. Он помнил похвальный отзыв о поэме «Утёс» и «опьяняющее предложение» поставить в театре их оперы в один вечер: «Иоланту» и «Алеко». А ещё был совет — не торговаться за издание партитуры «Алеко» и взять столько, сколько предложат.

Вот и всё, что попало «в кадр».

Конечно, это немного, но Чайковский никогда не был его учителем, хотя однажды поставил ему на экзамене по гармонии 5+++. Минуса юный Серёжа тоже не избежал. За «рабское подчинение авторитету» маэстро забраковал его переложение для фортепиано в четыре руки балета «Спящая красавица». Будущая звезда преодолеет гравитацию авторитета и выйдет на свою орбиту, попрощавшись с кумиром в Трио «Памяти великого художника». На премьере будут плакать и зрители, и сами исполнители, среди которых двадцатилетний автор.

Рахманинов проводит «божество» в мир иной, но его музыка останется с ним навсегда. В концертах продирижирует симфониями композитора, в Большом театре — балетами и операми. Любимую «Пиковую даму» будет помнить даже спустя десятилетия и играть без нот. А незадолго до смерти сделает фортепианную транскрипцию его «Колыбельной песни», и уже тяжело больной успеет её записать. Это прощание с родными и друзьями, с Ивановкой, где был счастлив, с собой — 13-ти летним мальчишкой, которого когда-то благословил поцелуем Чайковский. Круг замкнулся, и нужно уходить. И эти заключительные «истаивающие» звуки как взмах руки напоследок.