Табула пятая. Провал, ставший триумфом

30 мая 1913 года, 2 часа ночи, Булонский лес. Густой аромат цветущей акации, мокрое от слёз лицо Дягилева и побелевшее от гнева — Стравинского. Накануне в театре Елисейских полей оглушительным провалом закончилась очередная парижская премьера антрепризы «Русские сезоны». Балет «Весна священная» сорвал покровы стыдливости с грации и красоты, узаконенные еще богиней Терпсихорой.

«Сумбур» вместо музыки и хореография, забывшая о классических «па», разделили публику на консерваторов и модернистов. После того, как между ними началась потасовка, полсотни человек оказались практически без одежды. Их забрала полиция, остальная пара тысяч французских эстетов «продолжала неистово визжать и свистеть, топать ногами и плевать друг другу в лицо». Но автор этого уже не увидел. Игорь Стравинский покинул зал задолго до окончания спектакля и через три дня после скандала заболел тифом. «Что это, если не кара Всевышнего за пропаганду язычества?», — сказали бы мистики.

Но композитор в приметы не верил, хотя древнерусские обряды его интересовали. Не исключено, что не без влияния приятеля Николая Рериха — художника и любителя археологии, знатока истории славян. Именно он написал либретто и создал костюмы самого яркого и самого необузданного детища маэстро.

Старцы в белых одеждах сидят в кругу и наблюдают предсмертный танец девушки, которую принесут в жертву богу весны. Музыка — сама дерзость, вызов и гипноз, экспрессия и магия в одном флаконе. Уже через год композитора на руках пронесут через весь Париж, «Весну священную» назовут главным открытием 20-го века и будут сравнивать с Девятой симфонией Бетховена. А пока хореограф Нижинский стоит на стуле за кулисами и охрипшим голосом кричит: сет, нуит, нёф, 7, 8, 9. Он отсчитывает такт, чтобы кордебалет не разошелся с партитурой.

Со дня премьеры прошло больше века, современные танцовщики уже не нуждаются в метрономе, ритмические трудности для них остались в прошлом. А для нас «Весна священная» стала близкой и абсолютно понятной? Или до сих пор мы повторяем слова сыновей Римского-Корсакова: «Наш Игорь совсем с ума сошел, он предал папу, который научил его всему, предал русское искусство».