«7 нельзя»

Авторы программы «Вечерние импровизации» — журналист Ирина Кленская и писатель Александр Васькин — пригласили в студию режиссёра-постановщика спектакля «7 нельзя» Ирину Рябинину и актёра театра и кино, исполнителя главной роли Максима Дрозда. Мировая премьера спектакля пройдет 14 февраля 2020 года на фестивале «Энергия открытий» в театре «Новая опера». В эфире прозвучит музыка фестиваля.

И. Кленская: Добрый вечер. В студии Александр Васькин.

А. Васькин: Ирина Кленская.

И. Кленская: И начинаем наши «Импровизации». Сегодня у нас в гостях…

А. Васькин: Ирина Рябинина, режиссёр-постановщик спектакля «7 нельзя».

И. Кленская: И Максим Дрозд, актёр театра и кино, исполнитель главной роли в спектакле «7 нельзя».

Я думаю, что это будет совершенно удивительная история. 14 февраля, в пятницу, «7 нельзя» — 7 странных опасностей, которые иногда ждут человека. Как он с ними справляется, справляется ли он, нужно ли с ними справляться, нужно ли их преодолевать, Максим и Ирина нам расскажут. А мы попробуем задать вопросы и объяснить, почему нельзя и что это за спектакль — «7 нельзя».

Много соединений: жесты, музыка, живопись — всё сложилось.

И. Рябинина: Мы надеемся, что всё сложится.

И. Кленская: Как вы придумывали спектакль? Что вам хотелось в нём?

И. Рябинина: Мы хотели показать поиск человека, поиск любви, его столкновение с грехами, с искушениями. Мы хотели привести зрителя к тому, чтобы он сам задавал себе вопросы, без назиданий. Есть ли ответы на эти вопросы?

А. Васькин: Какие яркие персонажи представлены у вас в спектакле! Давайте поговорим немножко о них.

И. Кленская: Максим, мне кажется, у вас совершенно новая и удивительная роль. Мы привыкли к прекрасному, роскошному, сильному, храброму герою на экранах. И здесь вы такой же храбрый, сильный, но ещё и сомневающийся, очень нежный человек, который столкнулся с философскими проблемами в своей жизни и пытается, во всяком случае, принять их.

М. Дрозд: 7 прекрасных историй о любви, в результате очень страшных. Это некое размышление на тему, почему всё в этой жизни вокруг любви, есть ли она — эта любовь (а я уверен, что есть), как всё-таки истинная любовь не прощает ошибок по отношению к себе, как надо быть ей верным и беречь это чувство. Оно очень трогательное.

А. Васькин: А для вас эта работа — новое амплуа, в котором вы выступаете на сцене 14 февраля?

М. Дрозд: Здесь получается симбиоз: совмещение музыки, изобразительной графики, то есть живописи, подчёркнутое чтецким жанром. Но фестиваль музыкальный. И я думаю, что в результате самое главное — это музыка, потому что в любом случае из всех видов искусства музыка является самым выразительным, самым чувственным. Надеюсь, в праздник любви всё сложится.

И. Кленская: Мучит вас режиссёр-то? Он ведь мучитель на самом деле.

М. Дрозд: А режиссёры всегда мучители.

И. Кленская: А как вы, актёры, с ними справляетесь? Хочется ведь иногда удавить, да?

М. Дрозд: Хочется.

И. Кленская: По-моему, не то слово.

М. Дрозд: Справляемся послушанием, потому что послушание ведёт к благодати.

А. Васькин: Ой как интересно!

И. Кленская: Однажды я была на репетиции, и меня заинтересовало то, что вы сказали: самая важная и часто употребляемая фраза в Евангелии и в проповедях больших, мудрых священников — «не бойся».

М. Дрозд: На самом деле это новая для меня информация. Я прочёл это, по-моему, у Иоанна Кронштадтского и вдохновился этой цитатой. И это действительно так. Иисус Христос, обращаясь к ученикам, чаще всего говорит: «Не бойтесь». Для меня это было открытием. Может, я даже жить начал по-другому.

И. Кленская: По-другому?

М. Дрозд: Без излишней самоиронии, иногда какие-то вещи выводят нас в другой вектор движения.

И. Кленская: Вот интересно и странно: всё-таки актёры — волшебные создания. Смотришь — человек как человек. А потом вдруг смотришь на сцену или на экран и понимаешь, что не просто происходит волшебное перевоплощение, а перед нами развёртывается новая жизнь, и ты уже будто не знаешь этого человека. Как у вас работает этот механизм?

А. Васькин: Вас, наверно, в институте этому учат, да?

И. Кленская: Так этому не научишь.

М. Дрозд: Это профессия. И в каждой профессии есть свои техники.

И. Кленская: Это проникновение в другую жизнь, вникание в неё — вот что важно.

А. Васькин: Да, это очень важно. Ирина, один из героев спектакля — Сальвадор Дали — фигура, которая по сию пору привлекает внимание. Многим даже кажется, что он жив. Многие с удивлением узнают, что, оказывается, его нет, — настолько он современен! Что для вас Сальвадор Дали? Что из его уст значит «нельзя»?

И. Рябинина: Говоря о спектакле в целом, для меня это самая хулиганская и самая забавная история. В сумме с видеорядом, и с Максимом, и с той музыкой, которая резюмирует текст, это самая лёгкая и неожиданная история для нас.

И. Кленская: Ну он человек-то был…

А. Васькин: Лёгкий.

И. Кленская: Ну как сказать — лёгкий?

М. Дрозд: А лёгкий ли он был?

И. Кленская: Вот! А лёгкий ли он был?

М. Дрозд: А весёлый ли он был? А как он пережил расставание со своей великой подругой жизни — с Галой? Вот в чём вопрос.

А. Васькин: Он её звал так — Гала.

И. Кленская: Праздник.

М. Дрозд: Она придумала себе это имя — вдохновенная. Так жила.

И. Кленская: Вам симпатичен Дали или он вас раздражает?

М. Дрозд: Как художник оставляет довольно равнодушным.

А. Васькин: Не нравится он вам?

М. Дрозд: Он какой-то придуманный. Какой-то он…

А. Васькин: Искусственный?

М. Дрозд: Космический. Я люблю гуманизм, теплоту.

А. Васькин: Поленов, например, гораздо ближе?

М. Дрозд: Ближе, я думаю, как и импрессионисты, и сюра, и Ван Гог.

А. Васькин: Дега?

М. Дрозд: И Дега, и Сислей, и Моне (и один Моне, и другой), и Лотрек гораздо ближе, и теплее, и вдумчивее. А Дали всегда обескураживает и раздражает.

И. Кленская: Неуютно, да? Он всё-таки человек, который вытаскивает энергию, хотя он про себя говорил: «Вся жизнь моя — это театр, и музей мой будет как театр, и картины мои — это театр. И пусть люди, которые посмотрят на меня, на мои работы, уйдут и подумают, что им тоже приснился театральный сон».

М. Дрозд: Хотя я грешен и сейчас это понял. Закончу работу над проектом и обязательно схожу на выставку Дали. И я уверен, что мои взгляды на творчество Дали, на его бессмертное искусство изменятся.

А. Васькин: А мы хотим вам пожелать, чтобы зрители, которые придут на ваш спектакль, что-то в себе переосмыслили, когда вы будете читать на сцене тексты Дали.

И. Кленская: Проживать.

А. Васькин: Жить его жизнью.

И. Рябинина: Проживать, искать. Всё-таки это поиск. Мы с Ириной замысливали, чтобы это были не назидания, а поиск, чтобы, когда зрители будут выходить со спектакля, у них возникали вопросы к самому себе.

И. Кленская: И даже не важно, будут ли ответы. Сейчас вышел «Новый Папа». И там Джуд Лоу говорит: «И самое наше важное служение, я не побоюсь такого высокого слова, задавать вопросы. Но самое прекрасное, что ответов нет».

И. Рябинина: Когда человек начинает задавать себе вопросы, есть надежда, что мысленный процесс запущен. А мыслить — это очень важно.

И. Кленская: Ириш, у вас ведь было очень много новых возможностей. Это мультимедиа, как сейчас принято говорить, или, что мне гораздо ближе, какие-то картины, намёки, которые тревожат душу и воображение. Расскажите, кто это делал.

И. Рябинина: Это делали замечательные художники Елена Мовенко, Валерия Шемчук. Они рисовали арты (мы их так называем). Это смесь живописи и фотографий. Это намёки, как сны Чайковского. Это ассоциации, которые тоже натолкнут на ряд мыслей. Конечно, у каждого они будут свои. И музыкальная часть — это резюме тех текстов, которые прозвучат из уст Максима.

И. Кленская: Максим, интересно, что многое впервые. Впервые прозвучит музыка Катуара — композитора, незаслуженно забытого, ученика Петра Ильича Чайковского. Это мировая премьера. Вам было интересно столкнуться с этой личностью, с этой судьбой?

М. Дрозд: Да, бесспорно. И я думаю, что нашу работу двинули те слова, которые я обнаружил в переписке Чайковского и Катуара. Чайковский говорил о том, что даже величайшие — Вивальди, Моцарт и Бах — часто писали музыку на заказ. Но даже работая на заказ, гении не позволяли себе быть неискренними. Они вдохновлялись только ощущением собственного сердца и всегда были честны. Чайковский призывает Катуара не бояться, не бояться быть непонятым, потому что жизнь идёт, всё скоротечно, всё забывается. А единственный, кого нельзя обмануть, это ты сам. И ещё раз я услышал о том, что бояться — грех. Боясь, человек уничтожает себя, теряет всех вокруг. А если он теряет всех вокруг, то остаётся один.

И. Кленская: В спектакле воплощены разные фигуры, вспоминаются их жизни. Но ведь есть фигуры, которые восхищают, а есть те, которые раздражают. Меня больше всего раздражала принцесса Диана. А кто из персонажей больше всего раздражает вас? Кто вам противен?

М. Дрозд: Королева-мать, которая сказала Диане: «Девочка, успокойтесь. Дальше будет только хуже». И было действительно хуже. Пятнадцать лет кошмарной жизни в нелюбви — оскорблённой жизни женщины, которая хотела любить и быть любимой, и ей этого не дали. Чем закончилась трагическая жизнь Дианы, мы знаем.

А. Васькин: Но как интересно сейчас развернулись события в королевской семье, когда уже следующая невестка взбунтовалась!

М. Дрозд: Грешен, не слежу.

А. Васькин: Поразительно, каков очередной виток развития этой истории. В данном случае уже внук королевы. Это бунт — бунт против устоев, против королевской семьи, нежелание находиться в её пределах.

И. Рябинина: Это смелость.

М. Дрозд: Посмотрим, что будет в финале этой истории, чем она закончится.

И. Кленская: Вот это разумно.

М. Дрозд: Самое интересное всегда перед титрами, перед этим волшебным словом «the end».

И. Кленская: Известные фигуры: тот же Эйнштейн, та же Диана, та же Одри Хепберн. Кстати, Одри Хепберн. Зависть. Зависть актёрская, зависть к мастерству, зависть к женщине, которая играет на сцене. Есть ведь это чувство?

М. Дрозд: Ну наверняка есть. Нас по жизни преследуют наши страсти. Опять же, как их усмирить и как разумно к ним подойти? Если Гала умудрилась ревновать Дали по отношению к его любимому кролику, то о чём можем говорить мы, грешные?

И. Кленская: Да, о чём тогда вообще речь, кому мы можем завидовать?

Кто из персонажей вам неприятен?

И. Рябинина: Муж Одри. Ну что тут скажешь! Хочется от людей великодушия. И когда в жизни этого не получаешь, это печально, на мой взгляд.

М. Дрозд: Нет, там на самом деле другая ситуация. Она-то искала отца, а получила актёра. А он гораздо старше. Может быть, он тоже искал мать, а получил дочь? Кстати, у него, по-моему, не было детей.

И. Рябинина: Сын, который родился год спустя.

М. Дрозд: В результате их взаимоотношений.

И. Рябинина: Он же понимал, на что он шёл. Разве нет? Актёры не понимают, на что они идут?

М. Дрозд: Если бы мы всегда понимали, на что идём, то жизнь была бы гораздо гармоничнее.

А. Васькин: А кто из героев вам близок? Иосиф Бродский, уже упомянутый нами Сальвадор Дали, Эйнштейн, Чайковский?

М. Дрозд: Даже не знаю. Я пытаюсь во всех увидеть что-то родное себе и что-то абсолютно противоположное.

И. Кленская: Но что-то должно откликнуться, правда? Мне кажется, для актёра или режиссёра в материале должно быть что-то, что откликнется или не откликнется. Бывает, роль приманивает, увлекает, а не откликнулось.

М. Дрозд: Не хочется говорить наперёд. Наверное, что-то откликается. Я думаю, если бы не откликалось, мы бы здесь не сидели и не разговаривали об этом.

И. Кленская: Актёрская профессия, актёрская судьба такая хрупкая! Как говорит молодой Папа в сериале «Новый Папа», «я же хрупкий, как фарфор, а вы мягкий, как бархат. Но хрупкость фарфора — это и есть моя сила».

М. Дрозд: Там была реплика «стеклофарфор».

И. Кленская: Это красиво: ты будь или мягким, как бархат, или хрупким. Но хрупкость — это и есть сила. И как её не растерять? Как поверить в то, что хрупкость — это сила?

М. Дрозд: Мне сейчас очень тяжело, Ир, говорить по поводу «Нового Папы» после «Молодого Папы», потому что у меня два абсолютно разных ощущения от просмотра этих сериалов. После «Молодого папы» я был в восторге от финальной сцены, от проповеди и потери сознания, от состояния влюблённости в жизнь, в мир, в людей, в человечество, в веру. А в сериале «Новый Папа» с потрясающим Малковичем, мне кажется, исследователи человеческих взаимоотношений забрели не туда, зашли в темноту. Не о том они думали.

И. Кленская: Да, я тоже думаю об этом. Но сейчас я почему-то сравниваю этот сериал с вами и с этими «7 нельзя». Ведь сегодняшний европейский кинематограф всё время кружится вокруг этих проблем: что нельзя? Что можно? На что я могу рассчитывать в этой жизни?

И. Рябинина: Границы дозволенного. Что ты позволишь самому себе? Какую черту ты позволишь себе переступить? Каким ты вернёшься после этих испытаний? Вот что самое интересное.

И. Кленская: После каждой роли всегда или возвращаешься, или нет.

М. Дрозд: Ну как не возвращаться? Ну как можно не вернуться из роли? Это уже какие-то клинические заболевания. Нельзя оставаться в состоянии. Заканчивается рабочий день, и из него надо выходить. Мы пользуемся какими-то наблюдениями, какими-то примерами, какими-то образами, что-то додумываем, что-то домысливаем. Возникает образ. Поваришься в нём дней десять, пятнадцать, двадцать, а потом надо потихонечку, аккуратно, потому что профессия опасная.

И. Кленская: Опасная, но и хрупкая. Вы же хрупкие создания.

Сейчас впервые была репетиция с оркестром. Это какое-то новое ощущение?

М. Дрозд: Насколько эмоционально чётко направляет музыка! Когда сидишь в окружении симфонической музыки, она очень точно подсказывает эмоциональную ноту, с которой надо вступать. Я не знаю, как это происходит. Я человек без слуха, без голоса, причём патологически — не могу попасть ни в одну ноту. Но я слышу эмоцию, которую передаёт музыка, и понимаю, что в этом надо находиться. Она подсказывает ощущение.

И. Кленская: Удивительно, да? Ир, а как это со стороны?

И. Рябинина: Я сегодня хотела посмотреть в целом, что это будет, и это очень меня вдохновило и наполнило. Музыка и то, что делает Сергей, конечно, просто потрясающе. Спасибо и Максиму за то, что сегодня они гармонично совпали друг с другом. Сегодня было хорошо.

И. Кленская: А Сергей откликается?

И. Рябинина: Откликается. Сергей вообще всегда откликается.

И. Кленская: У Сергея, Максим, есть взаимодействие с вами?

М. Дрозд: Нет, я очень деликатно вхожу в эту историю. Я даже не знаю, как разговаривать, к людям пристаю. Пытаюсь всех увидеть и прислушаться к ощущениям, которые даёт ситуация и собственное нутро. Я не очень понимаю всего этого. Мне гораздо проще находиться в казарме или в каких-то других предлагаемых обстоятельствах.

И. Кленская: Это совсем другая энергия.

А. Васькин: А быстро вы согласились на предложение участвовать в спектакле? Вы раздумывали?

М. Дрозд: Да нет. Долго принимали своё решение продюсеры, и режиссёры, и актёры. Мне кажется, в творчестве не так интересен момент начала.

И. Рябинина: Когда мы вошли в процесс, когда мы вышли в репетиции, жизнь наша заиграла другими красками.

И. Кленская: Вот как интересно! А почему? Мне всегда кажется: вот ты начал — и ты в восторге, и ты понёсся. Нет?

М. Дрозд: Олег Павлович Табаков говорил: «Весёленьким дельцем занимаемся». Весёленьким! Мы стали получать от работы удовольствие, собирать какую-то конструкцию с помощью Иры. Надеюсь, мы на верном пути.

И. Кленская: Я напомню, что 14 числа, собственно, мировая премьера, потому что многое впервые: и музыка Катуара, и соединение музыки Катуара с музыкой Петра Ильича Чайковского, и фрагмент катуаровского «Мцыри», и совершенно удивительный опыт Максима. Для вас ведь это тоже новый опыт?

М. Дрозд: Конечно! Это не просто новое, это категорически новое!

И. Кленская: Но надо будет продолжать?

М. Дрозд: Я не знаю.

И. Кленская: Планы — не ваша профессия?

М. Дрозд: Мне сложно что-то планировать. На уровне чувств откликаюсь или не откликаюсь. Иногда в каких-то откликах и в каких-то работах разума нет. Есть интуиция и ощущения.

И. Кленская: Всех приглашаем 14 февраля, в пятницу, в День влюблённых. Как говорит ваш герой, придумал какой-то монарх не пойми зачем. Что имел в виду? Зачем голову положил?

А. Васькин: Ну лишний праздник не помешает.

М. Дрозд: Никогда не понимал этого праздника. Никогда! Какой-то католический священник венчал всех подряд. В результате лишился головы. Зачем? Почему? Во имя чего? Очень надеюсь, что во имя любви.

И. Кленская: 14 февраля в театре «Новая опера» мировая премьера — спектакль, который называется «7 нельзя». Спектакль этот пройдёт в рамках фестиваля «Энергия открытий». Впервые услышим музыку, которую никогда не слышали. Вообще, много нового соединится, много неожиданного. Спасибо, что были с нами, спасибо, что слушали. Всем удачных дней.

А. Васькин: Всего хорошего.