Обсуждаем новый Закон о культуре
17 декабря 2011
В соответствии с требованиями РАО нельзя ставить на паузу и перематывать записи программ.
Законотворчество — процесс кропотливый, неспешный и тернистый. Он для специалистов. Изучение законов, может быть, и не тернисто, но продолжительно и трудоёмко. И тоже — для специалистов. Ну, а что же мы — те, кто живёт по этим самым законам? Как всегда в стороне?
Здравствуйте, я Ольга Сирота — в программе Overtime.
Как часто в музыкальных кулуарах можно услышать, что в такой-то школе, именитой, прославленной, где дети лауреаты — рояли разбитые. Нужны новые, но на что их купить? Или исполнитель молодой, талантливый, но непробивной. Концертов нет. Большой зал стоит больших денег. Дисков тоже нет. Или современная наша, российская музыка практически ушла из концертных залов — коммерчески невыгодна. Так сейчас говорят. Так что же должен разрешить все эти вопросы, кто должен дать ответы? Понятно кто — государство. А регулировать наши взаимоотношения с государством нужно с помощью законов. Конкретно — с помощью закона «О культуре».
До сих пор мы с вами жили по закону 1992 года. Но жизнь-то изменилось, и очень даже сильно. Вот, например, закон «Об образовании» — такой же могиканин. Но у него, в своге время, появилась новая редакция. А про культуру все дружно забыли. Библиотеки захерели, дома культуры превратились в магазины. Музыкальные школы сотнями исчезали одна за другой. Областные филармонии сдавали залы под корпоративы. В общем, давно было понятно, что нужен новый закон «О культуре». И вот, наконец-то, свершилось! После трех долгих лет работы появился проект этого нового закона «О культуре в Российской Федерации» — так он называется. Пятьдесят шесть страниц текста, одиннадцать глав. В одиночку одолеть такой масштаб можно — наверное, можно, но сложно. А вместе с программой «Overtime» сделать, я думаю, это будет гораздо легче.
Итак, мы начинаем знакомиться с новым законопроектом. В гости будут приходить те, кто его готовил, кто обсуждал на самом верху, кто его активно критиковал — таких, кстати, немало. И, конечно, мы узнаем, что думают по поводу этого документа музыканты — известные исполнители, дирижеры, директора оркестров, театров и музыкальных учебных заведений. В общем, все те, кому по этому закону жить. Так что, давайте не будем как всегда где-то в стороне, сбоку, параллельно, как сейчас любят говорить. Давайте обсуждать, потому что, во-первых, это про нас, а, во-вторых, время-то для обсуждения есть. Пока есть.
Итак, законопроект «О культуре в Российской Федерации». Его готовили комитет Государственной Думы по культуре и Российский институт культурологи. Первыми, с кем я встретилась, были наши культурологи — директор института Кирилл Разлогов — известный, всеми нами любимый кинокритик. И учёный секретарь Нина Кочеляева.
В студии радио «Орфей» Кирилл Разлогов, здравствуйте, Кирилл Эмильевич!
Кирилл Разлогов: Здравствуйте!
И Нина Кочеляева — Нина, здравствуйте!
Нина Кочеляева: Здравствуйте, Ольга!
Давайте начнём с каких-то общих вопросов. Насколько я знаю, закон «О культуре» пытались пробить раньше. Пробить — значит, инициировать его разработку. Таких смелых было трое. Все министры культуры. Евгений Сидоров, ныне первый секретарь Союза писателей Москвы, Михаил Швыдкой, ныне специальный представитель президента по культурному сотрудничеству и родной нашему сердцу Александр Сергеевич Соколов, ныне ректор Московской консерватории. У них ничего не получилось. Так, кто же «пробил» этот закон? Кто этот Геракл? Почему всё наконец-то сдвинулось с мёртвой точки?
Кирилл Разлогов: В данном случае главным инициатором, как говорят, «толкачом» этого закона был комитет по культуре Государственной Думы — то есть на уровне законодателей. У Григория Петровича Ивлиева, который был председателем этого комитета, это было, как бы я сказал, любимое детище. И без его усилий, естественно, ничего бы не произошло. Сейчас он заместитель министра культуры, и уже другой председатель комитета по культуре Госдумы. Но Григорий Петрович его в своем качестве председателя комитета Госдумы довёл до стадии официального представления. Дальше закон будет приниматься или не приниматься, обсуждаться, проходить чтения. То есть я не считаю гарантированным тот факт, что он будет принят.
Извините, а принят когда? Или вообще принят? Такой большой знак вопроса?
Кирилл Разлогов: Пути Господни неисповедимы, поэтому точно сказать не могу.
Нина Кочеляева: Мне кажется, что существенным шагом является то, что закон официально внесён в Государственную Думу как законопроект и что первое его рассмотрение намечено сразу после выборов в Государственную Думу.
А какие-то общественные поправки на этом уровне принимаются в Госдуму? Или уже всё. Общественное обсуждение закончено?
Кирилл Разлогов: Общественное обсуждение, очень широкое, большое, подробное, многократное — оно ведь ещё продолжается. Посмотрите блоги в Интернете! Я думаю, Дума будет принимать во внимание все эти замечания, которые высказываются. Но если будут приняты во внимание экстремистские замечания, то закон вообще не пройдет. А если возобладает здравый смысл, то тогда он пройдёт достаточно быстро, потому что, на мой взгляд, там нет ничего, что бы ломало устои. Там есть очень сильный элементы модернизации нашего представления о культуре. Там есть самое важное для нас как для разработчиков и учёных — радикальное изменение представления о культуре по отношению к представлению ведомственному. С точки зрения бытового здравого смысла культура — это одно, а с точки зрения структуры правительства и ведомства в сферу деятельности министерства попадает практически только наследие и современное искусство. В законе же принято широкое определение культуры, которое было дано ЮНЕСКО ещё в начале 80-х годов — то есть это не что-то, что сейчас только что изобрели. Но которое — цитирую по памяти — звучит приблизительно так: культура включает в себя нравы, обычаи, традиции, ценности, верования, всё то, что способствует совместной жизни людей, что находит выражение в произведениях литературы и искусства, но не только в них одних, а также в повседневной жизни, в том, что называется «нематериальное наследие». И так далее.
Это широкое представление о культуре принципиально важно, потому что понятно, что в сферу действий, интересов закона «О культуре» входят не только ведомственные интересы министерства культуры, но практически все культурные составляющие деятельности всех других ведомств, имеющих дело с людьми.
Браво! Сразу провокационный вопрос: а имя Елены Лукьяновой Вам о чем-то говорит?
Кирилл Разлогов: Конечно!
Нина Кочеляева: Конечно, говорит.
Это второй альтернативный проект закона «О культуре». Когда появляются альтернативные проекты? Когда кто-то с чем-то не согласен.
Кирилл Разлогов: Нина Александровна, может быть, скажет по-другому и более резко, но что касается меня — когда мы обсуждали эти два параллельных закона и было принято однозначное решение всеми участниками этого совещания, что за основу должен быть положен наш проект — тем не менее, в проекте Лукьяновой меня порадовало, что у неё было поставлено под сомнение вот это главное принципиальное отличие нового закона по отношению к традиционному представлению о культуре. То есть та база, которую мы создали для этого закона, осталась незыблемой. Были добавлены какие-то вещи, связанные со спецификой Общественной палаты. Среди них были очевидные глупости, но среди них были и разумные вещи, которые потом были и включены в тот проект.
Вот на этом самом месте я прерву нашу беседу, дабы кое-что пояснить. Итак, Елена Лукьянова — лицо медийное, доктор юридических наук, профессор МГУ, человек очень авторитетный. Ещё она — член Общественной палаты Российской Федерации — про эту самую палату и говорил Кирилл Разлогов. Эта палата при президенте — некое связующее звено между народом и властью. Палата занимается и разработкой законов, и экспертизой и многими другими вещами. И сейчас я хочу, чтобы вы послушали мнение Елены Анатольевны Лукьяновой по поводу всей этой ситуации.
Напомню, в средствах массовой информации она — автор альтернативного законопроекта. Насколько альтернативного?
Елена Лукьянова: Ещё до того, как комитет по культуре внёс свой законопроект перед самым концом работы Государственной Думы прежнего созыва, мы договорились вместе с комитетом — они сделали некий проект — и мы договорились, что мы будем его дорабатывать и принимать документ, как некую основу вместе с Общественной палатой. Проведена достаточно большая работа, комиссия по культуре Общественной палаты Российской Федерации, взяв проект, предложенный комитетом по культуре Госдумы, доработало его, привела в чувство. На самом деле — не исключив ни одного положения, изменив немножко название, приведя его в систему, дополнив ответственностью и исправив сам юридический текст — потому что в ряде случаев он был достаточно плохо отредактирован. Итоговый проект, который получился, назывался в редакции Общественной палаты законом «О культурной деятельности и основах государственной культурной политике» был обсуждён на больших совместных слушаниях Общественной палаты. И было принято решение, что название остаётся думское, а содержание остаётся палатное. И вот в таком виде, летом — мы согласуем какие-то спорные варианты — и в таком виде он при поддержке Общественной палаты будет внесён как законопроект депутатами Государственной Думы.
В итоге за лето не произошло ничего. Наш доработанный проект был вновь отправлен в Институт культурологии. Насколько я теперь понимаю, шли праймериз — и не до того было депутатам. Институт культурологи — кстати, меня очень удивляет, что культурологи у нас пишут законы — он кое-что немножко учёл, не изменив ни структуры, ничего. А потом с подменным тезисом о том, что всё это согласовано с Общественной палатой, это было внесено в Государственную Думу. Но поскольку Общественная палата в январе этого года получила поручение президента — тогда встречались с президентом члены совета Общественной палаты по подготовке такого закона, то мы сочли себя вправе, увидев вот эту самую подтасовку, направить свой проект президенту. Что мы, собственно, и сделали. Поэтому на сегодняшний день он существует в двух ипостасях. Разница между ними, на мой взгляд, в юридической технике, более чёткой структуре, в понятии «государственная культурная политика», в принципах этой государственной культурной политики, в ответственности, которой нет в том законопроекте. А так, в целом, они не очень сильно отличаются друг от друга. Просто, А тот проект, который был сделан на основе того, что нам представила Дума — он более чёткий, более ясный, более простой для субъектов культурной деятельности. И он даёт возможность двигаться вперёд, а не останавливаться на достигнутом. Потому что тот закон, который дала Дума, он фиксирует сегодня сложившиеся отношения. Завтра они поменяются — и движение никуда уже невозможно.
Вот как, оказывается, непросто рождаются наши законы. С одной стороны, Институт культурологи, с другой — Общественная палата. В следующей программе мы будем говорить уже о версии Общественной палаты. Естественно, собеседница — Елена Лукьянова.
Мне кажется, в её версии немало разумных поправок. Например, о мониторинге, об экспертизе, о контроле, об ответственности, наконец, за соблюдение закона. А ведь это очень и очень важно! Помните, как у Салтыкова-Щедрина «строгость российских законов компенсируется их несоблюдением». Поэтому и про контроль, и про наказание нужно чётко прописывать в законе. Но это — моё личное мнение. Если вы не согласны, пишите на наш сайт muzcentrum.ru программа Overtime. Тема «Обсуждаем закон „О культуре“».
Помните, что сказала Елена Лукьянова? «С каких это пор у нас законы разрабатывают культурологи?» Так вот, «с каких это пор» — этот вопрос я задала Кириллу Разлогову, напомню — он директор Института культурологии, и Нине Кочеляевой, она — учёный секретарь.
Нина Кочеляева: Первоначально в разработке этого законопроекта участвовал Институт экономики и социальной политики. Проект не был признан удовлетворительным. И его передали в Российский институт культурологии, собственно, поработать с понятийном аппаратом, поработать с общей концепцией законопроекта. И уже с января 2010 года мы работали в тесном контакте с Государственной Думой, комитетом по культуре. И, собственно, комитет по культуре и Российский институт культурологии занимался разработкой этого закона уже в том виде, в котором он существует.
Что отличает нынешний проект от предыдущего, чтобы было понятно народу. А народ-то какой у нас — музыканты, меломаны, юристов, думаю, не очень много слушают нашу станцию.
Кирилл Разлогов: В основу положена идея многоступенчатости структуры культурной деятельности, я бы сказал о многообразия культур и разных культур. То есть право лбдей на то, чтобы формировать свои традиций, обычаи и верования и так далее. И те столкновения, которые у нас в сегодняшнем обществе есть — между поколениями, между этносами, между людьми, говорящими на разных языках — не только лингвистических языках, но и речь взаимопонимании. В своё время, когда я много работал одновременно с чиновниками и с художниками, я убедился, что должен быть переводчик, который будет переводить то, что говорит чиновник художнику.
Кстати говоря, по поводу художников — Марат Гельман, его мнение по поводу нового законопроекта — он сказал так: проект замечательный, такие чудесные слова, но конкретики никакой, и как только примут этот проект в Думе, нужно сразу же садиться и начинать писать новый проект нового закона, чтобы там было чётко всё расписано.
Кирилл Разлогов: Самое опасное для закона — это попытка всё чётко расписать, потому что, как только там чётко всё расписано, культурная жизнь и свобода человека кончается. Поэтому законы определяют общие принципы взаимоотношений, но ни в коем случае, на мой взгляд, не надо стремиться к тому, чтобы каждая деталь была расписана. Законы, по которым каждая деталь принимается или не принимается обществом, могут быть расписаны, а вот каждая деталь расписана быть не может, на мой взгляд. Хотя есть какие-то вещи, которые будут, видимо, рассматриваться более подробно в законах, которые будут приниматься на основе этого закона. Будут касаться конкретных видов творческой деятельности. И если будет специальный закон «О галереях», я думаю, что Марат Гельман сможет туда вписать всё, что ему кажется необходимым по конкретной его специфике работы.
Таких людей, у которых много вопросов, очень много. По библиотекам, говорят, расписали просто чудесно. По музыкантам — уже хуже. По народному творчеству вообще ничего не расписали. Там совершенно ничего не понятно.
Кирилл Разлогов: Государство должно обеспечивать права слабых, то есть, скажем, народов Севера, тех людей, где культурное сообщество слишком мало для того, чтобы издания, скажем, на том или ином языке окупались, потому что слишком мало читателей. Государство должно поддерживать эти культуры специально для того, чтобы язык какой-то сохранить. То есть государство должно поддерживать те формы культурной деятельности, которые не могут существовать на коммерческой основе, в том числе и то, что называется высоким искусством. Если говорить о музыке, то поп-музыка во всех её видах спокойно существует как коммерческое предприятие. И её нужно поддерживать именно как коммерческое предприятие. А существуют формы музыки, которые не могут существовать как коммерческое предприятие. И этим формам музыки нужна специальная поддержка.
Я хотела бы поискать такого человека, который бы против этого возразил. Но всё что вы говорите нужно чётко и ясно расписать. Например, современная музыка. У нас на концерты Шнитке было не попасть. На Денисова было не попасть. Что сейчас? У нас перестали играть современную музыку. Это невыгодно. И что? У нас не должно быть современных композиторов? Должен быть госзаказ. Что-то прописано в этом плане в новом законе по поводу госзаказа?
Кирилл Разлогов: Что вы называете конкретно и чётко про госзаказ — перечень композиторов, произведений, на которые нужно госзаказ давать?
Нет. Вы знаете, в просвещенной Голландии оркестр поддерживается государством — они обязано играть столько-то процентов национальной музыке — вот это госзаказ. Простите, как существовать современным композиторам, если нет понятия госзаказа в творчестве?
Нина Кочеляева: Во-первых, есть глава три в законе — называется «Творческие работники». В этой главе прописаны различные формы поддержки, в том числе и грантовой поддержки творческих работников, различные формы социальных гарантий творческим работникам. Целенаправленное субсидирование проектов в сфере культуры. Но, опять же, на грантовой основе. Поэтому есть специальная глава в законе.
Я разговаривала со многими музыкантами — у всех возник вопрос: кто распределяет гранты и по какому принципу? Эта система как была закрытой, так и остаётся закрытой — если этот закон примут.
Нина Кочеляева: Нет, дело в том, что сейчас эта система, во всяком случае, в министерстве культуры введена новая система мониторинга заявок. Например, у нас все заявки вывешиваются в Интернете — мы можем их абсолютно спокойно посмотреть этапы прохождения заявок тоже. Собственно, 94-й закон, который все много ругают, и правильно ругают — это закон, способствующий коррупции, хотя изначально он был направлен против, для борьбы с коррупцией. Когда проводятся торги, опять же, вывешиваются на электронном ресурсе, на официальном сайте zakupki.gov.ru, все стадии прохождения торгов. Все заявки — в открытом виде, кто какую заявку подал, с какой суммой.
По поводу ФЗ 94, я думаю, Кирилл Эмильевич лучше пояснит.
Кирилл Разлогов: Дело в том, что 94-й закон ставит знак равенства между торговлей кирпичами и созданием произведений. Если государство платит деньги, оно должно выбрать, кто дешевле всего это произведение создаст. Это принцип, абсолютно не имеющий отношения к культуре, который надо отменить. И, собственно говоря, закон его отменяет. В творческой деятельности царит принцип кастинга, когда режиссер выбирает актера не по тому, что написано, что он самый молодой, самый красивый и у него такое-то образование, а потому что он видит этот образ так. Когда делается музыкальное произведение, музыкальное произведение тоже не по весу отбирается и не по сумме, за которую композитор может написать оперу. Вот нужно, например, чтобы Большой театр поставил оперу. Проводится конкурс между композиторами — тот, кто напишет оперу дешевле и длиннее, выигрывает этот государственный контракт.
И быстрее.
Кирилл Разлогов: Да! Длиннее, быстрее и дешевле. Я, конечно, огрубляю, но такие вещи, которые предполагаются в той системе критериев, которые существуют в ФЗ 94, к искусству не применимы вообще — и не могут быть применимы. И этот закон ставит на этом точку.
Что касается распределения государственных денег, или государственных заказов, или грантов — в принципе, на мой взгляд, это не задача закона — расписывать. Это текущая исполнительная власть решает, каким способом распределять эти государственные деньги.
Это же всё отдаётся, простите, но откуп — мы же знаем, как это отдаётся.
Кирилл Разлогов: Очень по-разному. В разных странах по-разному. Вот англичане считают, что на расстоянии вытянутой руки должна быть организация, которая распределяет гранты и она не должна быть частью государственного органа. В Голландии она будет частью государственного органа. Во Франции только государственный орган будет распределять эти деньги. Где-то ещё эта организация будет совсем независима от государства.
Как считаете, у нас как лучше? Учитывая наши реалии?
Кирилл Разлогов: Я могу сказать, что всё плохо — ни один способ распределения денег нигде в мире не даёт бесспорных результатов. На самом деле это зависит от тех людей, которые это делают. Я вхожу в состав экспертной комиссии Фонда кино, который утверждает сценарии. Большей нелепости, чем решение комиссии, в которой сидят пятнадцать очень умных людей, специалистов в своей области — действительно в области кино, действительно в области театра — чем решения, которые мы принимает большинством голосов, себе представить трудно. Потому что наиболее точным оказывается экспертное решение. Экспертное решение, в котором человек берёт на себя ответственность за это — а это уже функция не органа, распределяющего деньги, а продюсера.
Нина Кочеляева: В разделе, связанном с экономической деятельностью, прописана возможность предоставления экономических льгот, налогового облегчения тем организациям, которые выделяют средства на поддержку культуры — это существенный момент. Есть статья о меценатстве. Тоже существенный момент. У нас не было раньше в законодательстве статьи о меценатстве.
Кирилл Разлогов: Сейчас это будет решаться ещё двадцать пять раз, потому что готовится закон «О меценатстве», который все-таки будет принят. Что должно измениться? Должно измениться наказание за меценатскую деятельность. Сейчас, если человек занимается меценатской деятельностью, то первый, кто приходит к нему — представитель налоговой инспекции. Значит, меценатская деятельность должна поддерживаться, а не преследоваться. В какой форме это выразить, чтобы это соответствовало нашему беспрерывно меняющемуся экономическому законодательству — вопрос сложный. В нашем законе «О культуре» утверждается, что это должно быть сделано. Как это конкретно надо сделать в области экономики, чтобы не привести к противоположным результатам, к которым приводят большинство наших законов, это сказать трудно.
То есть, пока ничего не решено, это сказать трудно.
Кирилл Разлогов: В каком смысле — решено, что нужно поддерживать меценатство.
Это я поняла. А дальше?
Нина Кочеляева: А дальше — это система подзаконных актов. То есть закон носит общий характер.
Кирилл Разлогов: Распределение денег — самая главная проблема. Вот говорят, пусть сами художники распределяют деньги на творчество. Взаимная ненависть в творческой среде столь велика, что это будет борьба кланов между собой за право не дать соседу взять свои.
Не нужно переносить войны кинематографистов на войны музыкантов. У нас как-то всё поспокойнее.
Кирилл Разлогов: С музыкантами не скажу, но скажу, что во всех странах мира эта система, которая заключается в том, что сами творческие работники распределяют деньги на самих себя, везде даёт клановую войну. Просто, у кинематографистов это видно более очевидно, потому что все — медийные лица. Все пишут, все выступают. А вот когда распадался Союз писателей или Союз художников — никто даже не заметил. А уж с Союзом композиторов — не скажу. Это настолько далёкая сфера, что общественному мнению на это всё равно плевать. А кинематографисты как раз показывают и видно воочию, что на самом деле происходит в других местах по тем же самым причинам. Против этого закон ничего сделать не может. Закон не может запретить выдавать государственные деньги художнику или спортсмену, который нравится первому лицу государства. Любого государства — нашего, соседнего… Закон может установить правила игры — что нужно поддерживать те формы художественной деятельности, которые поддерживаются хотя бы частью творческого сообщества или того сообщества, которое представляет ту или иную культуру. Ясно, что всё современное искусство построено на том, чтобы оскорблять общественный вкус. Не нравиться — а шокировать, стремиться к изменениям в области культуры. И ясно, что оно всем нравиться не может. И ясно что, если проголосовать, то голосование поддерживает массовую культуру — поддерживает то, что нравится большинству. И поэтому эти формы культуры в специальной государственной поддержке не нуждаются. Но главное не то, что они не нуждаются в поддержке. А то что их ни в коем случае нельзя тормозить, чтоб дать дорогу другим. Нельзя сказать: «мы не будем развивать вот эту чудовищную массовую культуру, мы будем развивать вот эту высоколобую современную музыку, которую никто слушать не хочет». Но современную музыку нужно, чтоб была возможность слушать, нужно, чтобы были записи, нужно, чтобы были оркестры, которые это играют — потому что эти как раз люди не должны зависеть от количества людей, которые их смотрят и слушают, а должны зависеть от их качества.
Какие справедливые слова говорит Кирилл Эмильевич — подпишусь под каждым! Но, простите, как же это всё реализовать? Напомню, Кирилл Разлогов считает, что механизмы действия нужно прописывать не в законах, а доводить до ума в подзаконных нормативных актах. Но не все с ним согласны. Пройдут годы, пока нормативные акты появятся! А, простите, что до этого делать? Например, деньги выделили на библиотеку, а пошли на ЖКХ, на латание дыр — с кого за это спросить? Как наказывать чиновника?
Или бюджет на культуру — сколько процентов от ВВП? Взять, да и записать в законе. Раньше, между прочим, так и было. Да, не выполняли! Поэтому в новом законопроекте этого нет. Пиши — не пиши, всё равно. Но тогда получается замкнутый круг — не выделили, потому что не прописано. А не прописано, потому что всё равно не выделят. Виноватых нет. Спросить не с кого.
В ближайшие три года на культуру выделено сто миллиардов рублей — деньги вроде бы большие, но из них семьдесят два миллиарда уже ушло в нынешнем году. Что остаётся?
Кстати, например, в семьдесят миллиардов обходится казне наши с вами ближайшие новогодние каникулы. Так, много это или мало? Сто миллиардов на три года.
Новый закон примут — а деньги где взять на культуру? Появилось понятие «бюджетный минимум». Учреждения культуры — все или не все, это пока не ясно — будут получать этот самый минимум. А вот дальше… Дальше они должны сами о себе позаботиться. Рынок есть рынок. Их новый статус — автономные учреждения культуры. Как, скажите мне, будут существовать, например, областные филармонии. Цены на билеты там и так намного ниже, чем в Москве или Питере. А известные музыканты за бюджетный минимум в регионы не поедут. Выхода два. Сдавать зал с буфетом тому, у кого есть деньги — корпортатив, так корпоратив, шоу-бизнес, так шоу-бизнес. Выход номер два — меценаты. Но закон «О меценатах» очень спорный. И очень непроработанный. Мы о нём будем говорить, также как и о том, почему в Европе молодой музыкант может прийти в мэрию и сказать: «Я хочу поехать на фестиваль, — к примеру, в Москву, — вот моё приглашение». И ему дадут деньги на билет и на гостиницу. Даже сейчас в условиях кризиса. У нас ничего подобного нет.
Прекрасно в новом документе разработаны законы о библиотеках, которые просто погибали. А о музыкантах, мне кажется, забыли. Забыли потому, что мы о себе не напоминаем. Так, давайте! Давайте для начала всё обсудим и разберёмся, что к чему. Время есть.
В октябре законопроект презентовали. Его зарегистрировали в Думе и внесли на рассмотрение. Совет Думы назначил ответственных — это, естественно, комитет по культуре и два соисполнителя — комитеты по вопросам местного самоуправления и по информационной политике. Далее документ рассматривает Дума. Всего три чтения. Три круга обсуждения. Если законопроект утвердили, то следующая ступень — Совет Федерации. Совет вправе сказать да или нет. Отклонить или одобрить. Если да, то последняя, третья ступень — президент. Он подписывает законопроект. И только после публикации в газете можно будет сказать, что у нас с вами появился ещё один новый закон.
Теперь-то вы поняли, какой длинный путь от законопроекта до закона. Так что время у нас есть. Дата первого слушания ещё даже не назначена.
