Игорь Стравинский. Начало
11 июня 2013
В соответствии с требованиями РАО нельзя ставить на паузу и перематывать записи программ.
Александр Журбин открывает цикл программ об одном из первостепенных композиторов ХХ столетия — Игоре Стравинском. При жизни он снискал репутацию дерзкого ниспровергателя традиций. В его музыке возникает множественность стилей, постоянно пересекающихся и подчас трудно поддающихся классификации, за что композитор заслужил от современников прозвища «человек с тысячью лиц» и «музыкальный Протей»…
Именно богатство стилей, которые в те или иные годы были охвачены Стравинским, по мнению Александра Журбина, являет наибольшую ценность в контексте разговора о музыкальных перекрестках. «В данном цикле, — говорит автор программы, — я попытаюсь представить творчество композитора под специфическим углом зрения, обусловленным форматом нашей передачи — то есть с точки зрения стиля. А стилистическое богатство Стравинского поистине огромное и неисчерпаемо», — добавляет он.
Удивительно, но детские годы будущего композитора отнюдь не были перенасыщены музыкой, как это часто случается в творческих биографиях гениев. Да, Стравинский родился в музыкальной семье — его отец был прославленным басом Мариинского театра, в доме часто бывали ярчайшие представители музыкальной и творческой интеллигенции того времени — Стасов, Мусоргский, Достоевский. Вопреки традиции, учить музыке юного Стравинского без всякого прицела на профессию отдали лишь в девятилетнем возрасте. От природы небольшого роста и субтильного телосложения, было очевидно, что пианиста из него не выйдет.
По настоянию родителей, Стравинский окончил юридический факультет Императорского Санкт-Петербургского университета, и музыкой до двадцати лет почти не занимался. В эти годы он много слушает, читает, ходит в театр и, в конце концов, начинает серьезные занятия музыкой под руководством Римского-Корсакова…
В своей автобиографии «Хроника моей жизни», вспоминая о том периоде, Стравинский пишет:
»…В моем возрасте, то есть в годы раннего ученичества, людям обычно не хватает критического отношения к вещам; слепо принимаешь истины, проповедуемые корифеями, престиж которых всемирно признан, в особенности, когда этот престиж завоеван совершенной техникой и высокой степенью мастерства. Поэтому принятие мною их догматов совершилось и быстро, и органично, тем более что я был в ту эпоху ревностным поклонником произведений Римского-Корсакова и Глазунова, особенно ценя у первого мелодическое и гармоническое вдохновение, которые мне казались тогда полными свежести, у второго — чувство симфонической формы и у обоих — законченность фактуры. Нечего и говорить, как я мечтал тогда достичь такого же совершенства, искренне видя в нем высшее достижение искусства. Как ни слабы были мои возможности, я всеми силами старался подражать тому и другому в моих композиторских опытах…».
