Стэнли Кубрик «Заводной апельсин»: кино на грани дозволенного
- 30 декабря 2012
В соответствии с требованиями РАО, плеер не разрешает останавливать, перематывать или скачивать записи.
«Заводной апельсин» — одна из лучших и самых резонансных картин в фильмографии Стэнли Кубрика. Обращаясь к ней, Ирина Кленская и Евгений Жаринов размышляют о том, каким образом в одном человеке могут сосуществовать благоговейная любовь к классической музыке и страсть к немотивированному насилию…
В поисках ответа авторы программы сами оказываются по разные стороны баррикад — способна ли прекрасная музыка вдохновлять на страшные злодеяния или сам человек, будучи в плену у своей несовершенной природы, извращает великое искусство?..
— Почему любовь к великой музыке не мешает человеку быть жестоким?
Евгений Жаринов: «...А всё потому, что музыка — это монолит. Это своего рода насилие над дурной, слабой и бессмысленной природой какого-нибудь Гранд-Каньона, где нет ни одной четкой совершенной линии или стройной организованной работы мысли. Искусство — это обоюдоострая игрушка, и глупо думать обывательски, что искусство существует лишь ради наслаждения и приобщения к прекрасному. Вспомним тогда Толстого и его „Крейцерову сонату“, когда эта самая соната вдохновляет главного героя на убийство собственной жены из простого ревностного подозрения. Вспомним, как рассуждает великий правовед и любитель человечества Лев Николаевич Толстой, который устами героя говорит нам о том, какая же разрушительная сила таится в музыке. Приведу другой пример — про Наполеона: когда наполеоновские войска шли в атаку, то впереди них шагали многочисленные мальчики-музыканты — барабанщики и флейтисты, которые были просто „пушечным мясом“ ради воодущевдения воинского духа. Известные строки говорят нам: „Когда на смерть идут — поют…“. Музыка несет в себе порой такое страшное вдохновение! Оно — древнее христианства, древнее Десяти заповедей Христа, древнее всех наших милых представлений о том, чтобы быть человеком. Музыкальный ритм у Кубрика призван, следуя идее Ницше, рождать трагедию из духа музыки. Но самое любопытное происходит тогда, когда бытовое насилие, пропущенное через трагедию, трансформируется в насилие эстетическое — художественное, и в этот самый момент с человеком происходит преображение. А до этого — много крови, как ни странно…»
