Табула шестнадцатая. Во славу Отечества

В марте 1856 года в Петербурге по утрам всё ещё стоял колкий морозец. Михаил Иванович Глинка поворочался в тёплой постели и неохотно скинул одеяло. После бессонной ночи чувствовал себя разбитым. «Ничего, в дороге отдохну», — произнёс вслух. Через час он сядет в карету и навсегда покинет город, в котором прожил без малого сорок лет.

Крюк в родовое имение под Смоленском делать не стал: хотел побыстрее добраться до границы. Наконец впереди показался верстовой столб с двуглавым орлом. Глинка посмотрел на отёкшие ноги и, пожелав размяться, вышел на воздух. Огляделся по сторонам и что есть мочи крикнул: «Когда бы мне никогда более этой гадкой страны не видать». После чего решительно приказал кучеру: «Гони, братец, в Берлин».

Друзья не поверили в твёрдость намерений композитора провести остаток дней на чужбине: в свете Михаил Иванович слыл человеком мягким и подчас безвольным. Женское общество предпочитал мужским компаниям, дуэли презирал и политикой не интересовался. Сенатскую площадь предусмотрительно покинул за несколько часов до восстания декабристов. Если и любил марши, то праздничные и торжественные. Сочиняя заключительный хор «Славься» к опере «Жизнь за царя», думал не только о верноподданнических чувствах, но и о силе воздействия своей музыки на людей.

Имея за плечами всего несколько месяцев занятий по контрапункту, лишённый какого-либо опыта в инструментовке, в 32 года Глинка стал прижизненным классиком. Дамы отдавали ему свои сердца и восхищались его романсами. Известные поэты, да что там, сам Пушкин, не скупился на хвалебные речи, император называл «великим мастером» и пожаловал перстень с бриллиантами. Но со временем восхваляющие голоса осипли и перешли на недовольный шёпот, литературные перья притупились, поклонницы повыходили замуж, а царь полюбил итальянские и французские оперы. Глинка, не растерявший ни капли своего огромного таланта, стал немодным со своей «кучерской музыкой». Михаил Иванович старался отогнать прочь тяжёлые раздумья и в 52 года надеялся начать жизнь заново.

Смерть пришла за ним всего лишь через несколько месяцев после отъезда заграницу. О кончине Глинки на родине узнали лишь через полторы недели. На берлинском кладбище присутствовала горстка немецких друзей, а также врач, лютеранский священник и две неизвестных русских дамы. Сестра Глинки выхлопотала разрешение на перезахоронение тела брата в Петербурге, постаравшись исправить самый несовершенный финал в жизни композитора.