Агриппина Ваганова. Путь педагога
5 декабря 2011
В соответствии с требованиями РАО нельзя ставить на паузу и перематывать записи программ.
«Для меня она Микеланджело в балете», — писала о ней Майя Плисецкая.
Илзе Лиепа продолжает свой рассказ о выдающемся педагоге балета Агриппине Яковлевне Вагановой. Без преувеличения можно сказать, что история жизни Вагановой — это история становления легендарной советской школы классического балета…
Илзе Лиепа: «...Имя Вагановой велико в искусстве не только русского, но и всего мирового балета, потому что ее вклад невероятен. Я хочу, чтобы вы представили себе, что же являло собой преподавание балета в конце XIX века. Не было никакой системы — каждый педагог делал это так, как ему ложилось на сердце. Правда, были веяния французской школы, которая отличалась „вялыми“ руками — их тогда принимали за ложную грациозность. Появился выдающийся педагог-итальянец — Энрико Чеккетти: его школа была школой техники. Но, тем не менее, балетный Петербург он поразил именно системой: каждый день его занятий был посвящен проработке какого-то элемента. И таким образом вся неделя работы была систематизирована. Это было революционно и это было новшество. Кроме того, на петербургской сцене царили итальянские балерины: к примеру, Пьерина Леньяни — именно ей принадлежит заслуга исполненных впервые знаменитых тридцати двух фуэте. Но и русские балерины стремились подражать итальянкам в технике — Ксешинская, к слову сказать, не уступила Леньяни — она вскоре повторила этот трюк и исполнила тридцать два футе, без которых сегодня уже невозможно представить себе классический балет.
Вагановой, как уже говорилось ранее, от природы был дан аналитический ум — она все смотрела, она все пропускала через себя, еще не осознавая этого, она уже создавала систему. Напомню, что закончила свою карьеру балерины Агриппина Ваганова очень неудовлетворенной. Сама она говорила об этом так: «Только к концу карьеры совершенно измученная нравственно я подошла к званию балерины. Сложнее всего мне дался этот балеринский дебют: возникло в памяти мое падение с лестницы. Пыталась унять дрожь, услышав голос Помрежа: „Госпожа Ваганова, пожалуйте на сцену. Дирижер уже занял свое место“. Мелко закрестилась, вспомнила молитву и… вышла на сцену».
Может быть, также смело — волнение всегда остается где-то в глубине сердца — она окунулась и в свою педагогическую деятельность…»
