Мефистофель победил Шнитке

Прозвучавшие на концерте-открытии II Петербургского фестиваля имени Горковенко произведения Роберта Шумана и Альфреда Шнитке, объединены образами знаменитой легенды о докторе Фаусте. В 1853 году Шуман завершил «Сцены из „Фауста“ Гёте». Одно из самых необычных произведений в мировой фаустиане — Кантата «История Доктора Иоганна Фауста» Шнитке — впервые было исполнено в 1983 году.

Два «Ш», два Фауста, юбилейные даты. Умеет, умеет придумывать интересные «сочленения» Антон Лубченко. Не скрою, меня подкупает его креативность. Также, как и прекрасное умение (получше иных журналистов, а, порой, и музыковедов) анонсировать и «сопровождать» свои проекты текстами в соцсетях, интервью в СМИ — умно, интересно, грамотно, в хорошем литературном стиле, интригующе, завлекательно! Попутно хочется отметить в целом очень хороший уровень продюсирования и менеджмента всех проектов после прихода Лубченко на пост художественного руководителя Губернаторского симфонического оркестра Санкт-Петербурга. Результат — всегда полные залы заинтересованных слушателей.

Антон Лубченко любит вытаскивать из «сундука» классической музыки забытые или нечасто исполняемые произведения. Это, безусловно, одна из «фишек», которая привлекает слушателей на его концерты. Не скажу, что вся извлекаемая им из забвения музыка гениальна. Тем не менее нельзя не признать, что как элемент просветительский данный аспект деятельности дирижера заслуживает уважения.

Вот и «Сцены из „Фауста“ Гёте» Роберта Шумана редко исполняются. Но это оказывается даже пошло в плюс музыке, невероятная красота которой в силу «незаезженности» ощущается острее. Свежесть ее звучания, искренность, открытость романтических чувств, отзывались в душе каким-то ностальгическим замиранием… Как не поблагодарить дирижера за возможность пережить эти ощущения!

Исполнение Шумана еще раз продемонстрировало, что оркестр под руководством Лубченко звучит все лучше и лучше. Он изменился даже визуально. Напряженный темп работы, «навязанный» Антоном Лубченко, дает свои плоды: творческие «мышцы» оркестра «накачиваются», позволяя осваивать в короткие сроки все более сложный материал.

Что же касается музыки немецкого романтизма, похоже, она очень близка Лубченко. Вот и сыгранный летом Брукнер (Симфония № 6), очень впечатлил. Эту стилистику Лубченко тонко чувствует, а уважение к природному внутреннему «орднунгу» немецкой музыки не позволяет дирижеру «выходить из берегов», излишне эмоционировать, изображать экспрессию. В Шумане Лубченко был вдумчив, точен в жестах, но и не терял при этом градус романтической взволнованности.

В весьма достойном ансамбле солистов, участвовавших в «Сценах», особенно верилось переживаниям Маргариты (солистка Мариинского театра Екатерина Гончарова, сопрано). Прекрасный голос певицы, выразительность мимики, сверкающие, «не обманывающие» глаза, красивое одухотворенное лицо очень соответствовали лирическому облику героини. Было истинным удовольствием не только слушать, но и сопереживать ей! Достойным партнером стал Кирилл Комаров (баритон): Фауст получился романтичным, трогательно возвышенным. Несколько обособленно и простовато прозвучала партия Мефистофеля (солист Мариинского театра Юрий Власов).

Без сомнения, главной интригой концерта было исполнение кантаты Альфреда Шнитке. Замысел Шнитке «раздвоить» образ Мефистофеля (на контртенора и контральто), написать женскую партию для эстрадного голоса и конкретно для Аллы Пугачевой, широко обсуждался, служил особым «манком» и накануне первых исполнений «Истории Доктора Иоганна Фауста» 40 лет назад, и перед нынешним концертом.

После премьеры критики упрекали композитора в том, что мефисто-танго «затмило» всю остальную музыку произведения. Действительно, оно настолько оглушительно ярко, что заключительный хорал «блекнет», финал «проваливается», причем это не зависит от качества исполнения. При самом идеальном прочтении партитуры «триумф» танго непреодолим.

Сам Шнитке говорил об этом номере больше, чем обо всей кантате. Он много усилий приложил, чтобы убедить слушателя, что танго — это торжество зла, вульгарности, пошлости, которые и должны передать издевательскую сущность дьявола, разгул бесовства. Композитор утверждал, что «шлягер — хорошая маска всякой чертовщины, способ влезть в душу»: «Поэтому я не вижу другого способа выражения зла в музыке, чем шлягерность».

Что же получилось? Танго стало «шлягером» его кантаты. Впрочем, ничего странного. В огромном количестве произведений искусства зачастую именно злодеи, подлецы и подонки получаются ярче, чем герои, полные добродетели. Такой вот парадокс. Как и в жизни, в творчестве подсознание предательски выдает тщательно маскируемую страсть к пороку. Так добропорядочные девушки любят «плохих мальчиков», а благородные мужчины теряют голову от падших женщин. Композиторы-академисты изобретают головоломные партии для положительных героев, но создают незабываемые шедевры-шлягеры для отрицательных персонажей. Кто из вас напоет арию Фауста или Маргариты из оперы Гуно? А вот куплеты Мефистофеля с текстом «сатана там правит бал» и «люди гибнут за металл» знает каждый.

К исполнению сольных партий кантаты были приглашены прекрасные певцы — Вадим Волков (Мефистофель, контратенор), солисты Мариинского театра Денис Закиров (Рассказчик, тенор), Владимир Феляуэр (Фауст, бас). Но, как всегда, исключительная важность эпизода танго и установки Шнитке на манеру его исполнения, ставили перед дирижером сложную задачу — найти исполнительницу танго Мефистофеля. Первоначально Антон Лубченко хотел выбрать какую-то звездную, медийную певицу. Что произошло потом, какими «тропами» интуиция дирижера вывела его на Екатерину Бачурину, сейчас уже неважно. Главное, что, с моей точки зрения, именно этот выбор оказался точным, так как привел к совершенно неожиданной трактовке образа, которая не только заслуживает внимания, но и является перспективной для дальнейшего развития.

Екатерина Бачурина не изображала нарочито злого, лубочного дьявола, наслаждение жестокостью. Певица, пожалуй, впервые отнеслась к мефисто-танго не как к музыкальному тексту со сложнейшими «наворотами», которые дай бог спеть, а погрузилась в страшный текст и прожила его.

Живописуя «ужасную картину», она нашла такие интонации, благодаря которым образ Мефистофеля предстал в развитии! Да, были в начале и дьявольские гримасы в угрожающем нижнем регистре, и инфернальность в запредельно высоком, и издевка, но далее она наполнила «тело», «сердце» танго не вульгарностью, не пошлостью, а живыми человеческими чувствами — страхом, ужасом, смятением преступника, в криках которого вдруг прорывается страдание и… раскаяние! Так падает пелена с глаз человека, совершившего жестокое убийство, «прозревающего» и сходящего с ума от ужаса им содеянного. Так Иуда, обрекший предательством на страшные мучения Христа, не выдержав «казни» угрызениями собственной совести, кончает жизнь самоубийством.

Одна из проблем в интерпретации кантаты Шнитке заключается в том, что она все время выглядит режиссерски не простроенной. И, на мой взгляд, дело как раз в исполнении танго. Оно чаще всего звучит, как вставной номер, не связанный по смыслу с тем, что до и после. В этом смысле кантата Шнитке пока не дождалась своего адекватного исполнения. В ней еще ни разу не были сплетены в один смысловой узел линии героев, не был донесен как нужно текст. Причин мне видится несколько.

Сам Шнитке переусердствовал с нарочитой установкой на пошлость танго-образа и не только обособил, «изолировал» его по стилю от всей остальной музыки, но и превысил меру чрезмерного негативного противопоставления второго Мефистофеля, нарушив этим последовательную логику единого драматургического развития. А между тем положительным героем не является ни Фауст, ни обольщающий его лживым сладким контратенором Мефистофель-1. И, если уравновесить «вину» в происходящей трагедии, «докопаться» до интересных нюансов взаимоотношений героев и их рельефно проинтонировать, то и не будет явного тангового «флюса», при сохранении силы его воздействия.

Петербургский опыт исполнения кантаты может подвигнуть к поиску убедительной режиссерской концепции «пассиона по антигерою». Неожиданное, кажется, даже для дирижера, прочтение Екатериной Бачуриной образа Мефистофеля может стать отправной точкой для режиссерского решения, как бы в ракоходе — от танго к началу, распространяя его смысловой, эмоциональный градус на все, что ему предшествует и что завершает кантату.

Добавлю еще размышление об ином эффекте танго, который мы пережили. Он возник как результат переосмысления в последние годы самого жанра танго. В 1983 году Шнитке мыслил себе танго как воплощение пошлости и вульгарности, но за это время, не без влияния Астора Пьяццоллы, танго стало одним из трагичнейших психологических жанров, несущих в себе боль человека ХХ века, балансирующего на грани любви и ненависти, жизни и смерти.

В связи с этим, лично я очень надеюсь, что исполнение кантаты «История Доктора Иоганна Фауста» Шнитке Губернаторским симфоническим оркестром под управлением Антона Лубченко с певицей Екатериной Бачуриной не было последним. Неистовая и искренняя энергетика Екатерины, ее не «картонный», а наполненный живыми чувствами Мефистофель, заставили весь огромный исполнительский состав ей поверить. Оркестр, ведомый Лубченко, был в едином лавовом потоке с певицей. Дорогого стоит внимание и восхищение коллег-солистов.