Услышать живопись, увидеть музыку

В реальной жизни диалога между Василием и Михаилом Кандинскими, конечно, случиться не могло — пианист Михаил Кандинский родился уже после ухода великого художника. Но искусство способно строить мосты не только в пространстве (соединять страны и континенты) — но и во времени, находя общий знаменатель между такими разными сферами творчества, как музыка и живопись.

В середине июня в Кафедральный собор Калининграда из Третьяковской галереи Москвы прибыла долгожданная и драгоценная гостья — картина Василия Кандинского «Импровизация № 7». Путешествие длиной более тысячи километров было весьма непростым и доставило немало волнений музейщикам — соблюдая всевозможные меры предосторожности и особый температурный режим, картину самолетом доставили в Калининград, а затем установили на сцене Кафедрального собора. Ей предстояло «обжить» это пространство и «зазвучать» в нем. Так началась «Выставка одной картины», которая стала третьей по счету на острове Канта.

Идея такой выставки в соборе, которая неразрывно связана с музыкой, принадлежит директору Кафедрального собора Вере Таривердиевой — человеку, способному не только генерировать невероятные и неожиданные творческие идеи, но и доводить их до блестящего результата. Каждый раз, и в этом году тоже, выставка становится кульминацией фестиваля «Орган+», название и концепция которого во многом продиктованы гением места — а именно грандиозным органом Кафедрального собора (точнее, его органным комплексом). Мощный и нежный, грозный и чувственный, вобравший в себя, кажется, все голоса мира, он прекрасно сочетается и с флейтой, и с роялем, и с хором, и оркестром. И это взаимодействие раздвигает музыкальные горизонты и открывает новые краски жизни.

Впервые идею «Выставки одной картины» Вера Таривердиева воплотила три года назад, когда в июне 2018 года уговорила Третьяковскую галерею привезти в Калининград «Московский дворик» Поленова, через год это уже был художник Коровин — «У открытого окна. Портрет дочерей Ф. И. Шаляпина». Обе картины очень «музыкальны» — своей историей, своими аллюзиями, своими красками и содержанием, а также многогранным талантом своих создателей: как известно, Василий Поленов был не только прославленным художником, но и талантливым музыкантом и композитором, Константин Коровин, друг Шаляпина, подарил жизнь и краски многим спектаклям — и в знаменитой опере Мамонтова, и в Большом театре. И вот теперь — Василий Кандинский. Он занялся живописью довольно поздно — только в тридцать лет, до этого было серьезное университетское образование (он изучал экономику и право) и успешная карьера ученого, а, кроме того, увлечение музыкой — Кандинский замечательно играл на фортепиано и виолончели. Все перевернула московская выставка импрессионистов 1895 года. Кандинский отказался от места приват-доцента в Дерптском университете и уехал в Мюнхен учиться живописи. С тех пор в его жизни главными стали краски и линии. Но чем дальше он уходил от предметности мира, тем ярче звучала музыка его полотен.

Однако, старинный Кафедральный собор ХIV века с его богатейшей и драматической историей и абстрактная живопись начала ХХ века — что в них общего, где точки пересечения? Вот как на этот вопрос отвечает Вера Таривердиева:

Вера Таривердиева: «У Кандинского есть замечательная книга „О духовном в искусстве“. Вот именно это — духовное в искусстве объединяет Кандинского с Кафедральным собором ХIV века. Духовный поиск, обретение духовности объединяет это пространство и эту картину. Я чувствую в ней порыв, движение. Здесь нет черного цвета, это движение очень позитивное. Я ощутила эту картину именно здесь. Конечно, я видела ее в Третьяковке, но прочувствовала ее я именно здесь, когда она оказалась одна в этом пространстве — пространство тоже очень влияет на ощущение картины, этой и любой другой».

Своеобразие и уникальность нынешней калининградской выставки в том, что впервые центром притяжения стала именно абстрактная живопись — решение очень смелое и абсолютно неожиданное. Конечно, практика подобных выставок (одной картины) не нова — она существует во всем мире, но, как призналась Татьяна Городкова, главный хранитель Третьяковской галереи, абстрактную живопись в центр внимания до сих пор никто не осмеливался поставить. Не секрет, что существует определенная инерция восприятия, когда публика ищет в картине сюжет и какие-то понятные образы, пытается расшифровать их очертания, но в случае с Кандинским как раз этого делать, пожалуй, не стоит — художник сознательно «уходил» от предметности, пытаясь «освободить» энергию красок и выявить ритмы линий. Кстати, в этом стремлении он был не одинок, в начале ХХ века это было веление времени — нечто подобное происходило и в музыке (стоит вспомнить, что Кандинский хорошо знал о поисках Шенберга, они были знакомы, переписывались, обсуждали многие волнующие их вопросы). Об этом и о многом другом, связанном с жизнью и творчеством художника, перед концертом в своей лекции, а потом и в небольшом интервью говорила главный научный сотрудник отдела живописи первой половины ХХ века Третьяковской галереи Ирина Пронина.

Ирина Пронина: «Это время очень повлияло на художников и композиторов и вообще на развитие искусства. Это были открытия в области науки: представление о делимости атома, открытие рентгеновских лучей, которые позволяют видеть за поверхностью, то есть был содран покров с бытия, перестало казаться, что это незыблемое нечто, за которым ни чего нет. Взгляд стал проникать в глубину. Кандинский и писал, что открытие делимости ядра для него стало освобождением, он перестал для себя ставить необходимость цепляться за конкретную форму, потому как его образная мысль рвалась все время дальше. Искусство ХХ века нас приучает к тому, что есть разное представление о красоте. Чем дальше мы развиваемся, тем больше становится понятно, что единых канонов прекрасного уже невозможно создать. Но даже многолетнее общение с произведениями не лишает меня возможности делать какие-то открытия интеллектуального и эмоционального плана, когда вдруг давно знакомые произведения начинают с тобой „разговаривать“. Эта внутренняя работа возвращается к тебе новым знанием и новым пониманием. Все-таки общение с искусством не проходит бесследно и не надо лишать себя этой возможности. Любое выключение из потока обыденности дарит нам чувство другого бытия».

На открытии выставки случилось чудо — в тридцатиградусную жару в городе, переполненном туристами, жаждущими отдыха, развлечений, моря строгое пространство собора оказалось заполненным теми, кто захотел открыть для себя художника Василия Кандинского, «увидеть» и услышать музыку его живописи. И это им удалось. Музыка, которую исполнял пианист Михаил Кандинский (внучатый племянник художника, специально прилетевший из Японии ради этого события), сделала энергию красок живой, почти осязаемой, картина словно наполнилась внутренним светом. Произведения Скрябина (прелюдии, мазурки и этюды) и Метнера (две его Сказки и ля-минорная соната) «вошли» в удивительный резонанс с картиной Кандинского.

Михаил Кандинский: «Мне ближе всего ранний Кандинский, где у него особая энергия цвета, энергия формы, и в то же время более русский колорит. Скрябин, я думаю, очень близок Кандинскому, у него часто небольшая пьеса — это целый мир. В то же время известно, что Скрябин и Римский-Корсаков видели тональности в цвете, по-разному, но все же видели. Но все же я выбрал Скрябина и Метнера — ближе к самому себе более русские произведения, так что в программе есть связь и с Кандинским, и с моим собственным миром тоже».

И все же музыкальной кульминаций концерта стало произведение современное, написанное специально к этому событию. Его автор — талантливая органистка и композитор Екатерина Мельникова, лауреат международных конкурсов и Премии Британской Королевской Академии Музыки по органной импровизации им. Леди Бёдж. Пьеса для рояля и органа получила то же имя, что и картина Кандинского — «Импровизация 7». Начавшись несколько месяцев назад, работа над этим сочинением продолжалась буквально до самых последних часов перед концертом.

Екатерина Мельникова: «Для меня импровизация — одна из форм моего музыкального бытия, и поэтому я с радостью откликнулась на эту идею. Это особая история, но она очень музыкальная, потому что есть музыкальное движение цвета, фактуры, в этом есть ритм, в этом есть гармония. И проведя несколько часов наедине с картиной в стенах Третьяковской галереи и импровизируя при этом, именно на этом я построила свою композицию. Было, конечно, непросто, как всегда, не хватало времени. Если бы можно было творить здесь в соборе, возможно была бы другая музыка, ведь картина здесь в соборе „звучит“ по-другому. Это бесконечный процесс. Картина каждый раз рождает иные ощущения, и каждый находит свои ощущения, свою нить, свой ритм. Этим она интересна — дает почву для фантазии, для воображения».

В музыкальной «Импровизации 7» диалог между роялем и органом развивается постепенно, словно дружеская беседа, лишенная суетности и приземленности, в которой нет трагического надлома, но есть осознание высоких истин, есть и пронзительное ощущение красоты природы и мира. Зеленый цвет — цвет молодости, природы, жизни «звучит» в ней столь же ясно и убедительно, как и в картине Кандинского.

Впрочем, объяснять словами музыку и живопись (тем более абстрактную!) — дело неблагодарное. Не лучше ли просто вспомнить слова Василия Кандинского, написанные им в одном из его трудов, носящем выразительное имя «Жёлтый звук»:

P. S. Картина Василия Кандинского «Импровизация № 7» будет гостить в Кафедральном соборе на острове Канта целый месяц — до 19 июля, после чего вернется в Москву. Но те, кто за этот месяц ее увидит (а быть может и «услышит») еще долго будут ловить ее отзвук и отблеск в ярких витражах собора, в звуках его органа.